Его не прельщали ни ночевка на кишащем насекомыми, шумном, переполненном постоялом дворе, ни сон на твердой палубе юта.
— А что имеет офицер Одноглазого Старика против родосцев?
— А что тут удивительного? — ответил вопросом на вопрос Киссид. — Он думает, что ваш полис склоняется на сторону Птолемея.
Так и было на самом деле — почти. Учитывая, сколько египетского зерна проходило через Родос для последующей торговли по всему Эгейскому морю, их родному полису следовало дружить с Птолемеем. Тем не менее Соклей формально не солгал, ответив:
— Что за глупость. Мы нейтральны. Родосцы должны хранить нейтралитет, иначе одна из сторон завоюет нас в отместку за то, что мы поддерживаем другую.
— Мой двоюродный брат прав, — подтвердил Менедем.
Хотя они с Соклеем порой и препирались между собой, но против всего остального мира стояли плечом к плечу.
— Мы даже построили несколько судов для Антигона два или три года назад, — продолжал Менедем. — Разве сделали бы это, по-твоему, сторонники Птолемея?
— Вам не нужно убеждать меня, друзья мои, — заявил Киссид, — и вы уж точно не убедите Гиппарха, поскольку у того давно сложилось свое мнение на этот счет.
— У тебя будут неприятности, если ты пустишь нас переночевать? — спросил Соклей.
— Надеюсь, что нет, — уныло ответил проксен. — Но будут у меня неприятности или нет, мой долг как проксена Кавна на Родосе — помогать людям из города, интересы которого я представляю. Пойдемте со мной, почтеннейшие, и пусть мой дом будет вашим домом, пока вы в Кавне.
Прежде чем покинуть «Афродиту», Менедем убедился, что Диоклей оставил на ее борту как минимум полдюжины моряков.
— Мы ведь не обнаружим по возвращении, что у половины груза выросли ноги, а товаров и след простыл, а? — спросил Менедем.
— Вряд ли такое случится, шкипер, тем более что этой весной мы не везем павлинов, — ответил Диоклей.
— Да уж, павлинов у нас на борту нет. И мы — или, во всяком случае, я — вовсе по ним не скучаем, — заметил Соклей.
В прошлом году ему приходилось присматривать за птицами до тех пор, пока последних павлинов не продали в Сиракузах, и было бы преувеличением сказать, что тойкарх тогда наслаждался своими обязанностями.
«Если уж на то пошло, шумные, глупые птицы даже хуже моряков», — подумал Соклей — мысль, которой он предусмотрительно не поделился с начальником гребцов.
— Пойдемте, друзья, — настойчивей, чем раньше, повторил Киссид: наверное, торговец оливками не хотел, чтобы люди видели, как он болтается возле родосского судна. А вдруг осведомители донесут на него командиру гарнизона Одноглазого Старика?
Сойдя по трапу на причал, Соклей поблагодарил богиню удачи и остальных богов за то, что Родос и в самом деле свободен и независим и родосцам не приходится беспокоиться о такой ерунде.
Судя по постройкам и внешнему виду его жителей, Кавн был чисто эллинским городом, с храмами, более древними и простыми, чем храмы Родоса, а вот жилые дома здесь были построены в одном стиле. Как и на родине Соклея, тут можно было увидеть только фасады домов (среди которых попадались побеленные) да красные черепичные крыши. Все вывески были на эллинском. Мужчины носили хитоны до середины бедра, некоторые накидывали поверх хитонов гиматии. Одежда женщин доходила до лодыжек. Если женщины из богатых и уважаемых семейств выходили на публику, они обязательно надевали шляпы и вуали, прикрывающие их от алчущих глаз мужчин.
— Одна лишь мысль о том, что может прятаться под этими обертками, зажигает в мужчине огонь, верно? — пробормотал Менедем, когда мимо прошла очередная женщина.
— В тебе, может, и зажигает, — ответил Соклей.
Его двоюродный брат засмеялся.
Идя по грязным, узким, извилистым улицам, Соклей понял, что здесь чувствуется и присутствие карийцев, живших в Кавне вместе с эллинами. Хотя одежда карийцев походила на эллинскую, их мужчины чаще носили бороды, чем жители Родоса, — мода на бритье среди них еще не распространилась. У некоторых карийцев на поясе висели короткие кривые мечи — диковинное для эллинского взгляда оружие. И хотя карийцы и не писали на своем языке, они на нем говорили. Эти булькающие звуки ничего не значили для Соклея.
— Скажи, — обратился он к Киссиду, — устраивают ли здешние мужчины, женщины и даже подростки большие пьяные пирушки для своих друзей-ровесников?
Родосский проксен остановился как вкопанный и как-то странно на него посмотрел.
— Вообще-то да, — ответил он. — Но откуда ты мог об этом узнать? Ты ведь наверняка никогда не бывал здесь раньше, и такого обычая больше нет нигде во всей Карии.
— Я слышал разговоры об этом и гадал, правда это или нет, — ответил Соклей.
Объяснять, что он наткнулся на упоминание о подобном обычае в «Истории» Геродота, значило породить столько же вопросов, на сколько отвечала та книга, и Соклей благоразумно не стал так поступать.
Когда они пришли в дом торговца оливками, раб, прежде чем запереть дверь за хозяином и гостями, приветствовал Киссида на плохом эллинском. Хозяин повел родосцев через довольно простой двор к андрону, и раб принес в помещение для мужчин кувшин вина, кувшин с водой и две чаши.
— Скоро ужин, — сказал он, смешивая вино с водой в большой чаше и наполняя из нее маленькие.
— За что будем пить? — спросил Соклей. — За то, чтобы между генералами Александра наконец воцарился мир?
— Это было бы прекрасно. Но это, увы, слишком прекрасно, чтобы на такое можно было надеяться, — уныло сказал Киссид и поднял свою чашу. — Да услышат мою молитву боги: за то, чтобы не попасть под ноги генералам, когда они в конце концов сойдутся в битве!
Все трое выпили. Тост проксена очень хорошо выражал надежды Соклея в отношении Родоса.
Менедем в свою очередь поднял чашу.
— За то, чтобы мы получили прибыль, не попадаясь под ноги генералам!
Все выпили снова. Тепло растеклось по животу Соклея, и он понял, что вино было смешано с водой в соотношении один к двум — немного крепче, чем обычно.
— Я могу принести ложа, господа, если хотите, — сказал Киссид, — но обычно я обедаю сидя, если только не устраиваю настоящий симпосий.
— Не утруждайся, почтеннейший, — быстро отказался Соклей. — Ты и так оказал нам большую любезность, приютив у себя. Мы не хотим слишком сильно нарушать распорядок в твоем доме.
— Это очень мило с вашей стороны. — Вино, казалось, подействовало на Киссида сильнее, чем на Соклея. — Мой дорогой, некоторые люди воображают, будто, останавливаясь у проксена, они становятся владельцами его дома. — Он возвел глаза к потолку. — Я мог бы рассказать вам о таких случаях…
Еще одна чаша вина — и он и впрямь начал рассказывать.
Соклей услышал довольно занимательную историю об одном не в меру болтливом родосце, которого он уже давно не любил, ровеснике своего отца, — удовольствие почище многих.
Киссид махнул рукой, и его раб поставил перед каждым креслом трехногий круглый столик. Ситос — самая главная часть трапезы — состоял из белого хлеба, теплого, только что из печи. Опсон — гарнир к ситосу — включал в себя маленьких кальмаров, зажаренных в оливковом масле до золотисто-коричневого цвета.
Как любой воспитанный человек, Соклей ел выпечку левой рукой, а закуски — правой и внимательно следил за тем, чтобы съесть хлеба больше, чем кальмаров. Отправив кальмара в рот тремя пальцами правой руки, Менедем склонил голову перед Киссидом и сказал:
— Подавая такие ужины, ты сделаешь меня опсофагом.
Нежелание быть принятым за того, кто ест опсон, пренебрегая ситосом, помогло Соклею сохранить хорошие манеры. Он кивнул, чтобы показать хозяину, что согласен с замечанием Менедема. Вообще-то он считал, что его двоюродный брат из вежливости преувеличил. Кальмары были хороши — как и большинство эллинов, Соклей очень любил дары моря, — но не настолько уж великолепны.
— Вы слишком добры, — сказал Киссид. — Я забыл спросить: что вы привезли на продажу? Поскольку вы пришли на акатосе, я не ожидаю, что у вас на борту зерно, лес, дешевое вино или масло.