— Старые города, — пробормотал Соклей.
Но смотрел он на запад, в сторону Аттики — туда, где лежала земля, на которую ему хотелось попасть.
— Вон там находится город, не такой уж старый, — показал он, — однако имя которого проживет так же долго, как имя Трои: Марафон.
Менедем мало интересовался историей, однако ему было известно это название.
— Там афиняне преподнесли персам первый урок, показав, каково покушаться на свободу эллинов, — сказал он.
Соклей кивнул:
— Верно.
Да, так и было на самом деле, хотя все обстояло не так уж просто. Вплоть до Марафонской битвы персы с завидной регулярностью выигрывали сражения против эллинов, но сейчас никто не желал вспоминать про те дни.
— Ты знаешь историю Фейдиппида? — спросил Соклей.
— О да, — ответил его двоюродный брат. — Этот парень пробежал от Марафона до Афин, чтобы принести весть об исходе битвы, выдохнул: «Радуйтесь, мы победили!» — и упал мертвым.
— Верно. Когда я жил в Афинах, я один раз специально отправился в Марафон, чтобы увидеть собственными глазами, как выглядит поле битвы. Я потратил на путешествие большую часть дня — а я ехал на муле; столько же занимает длинный дневной переход гоплита. Неудивительно, что Фейдиппид рухнул мертвым, пробежав такое расстояние без передышки.
— Да тебе-то зачем понадобилось проделать весь этот путь? — изумился Менедем.
— Я уже сказал — мне хотелось увидеть все самому.
— Да на что там смотреть — место как место, — заявил Менедем. — Ведь битва произошла много лет назад.
Они уставились друг на друга, и лица их выражали одинаковую степень непонимания.
Пожав плечами, Менедем снисходительно заметил:
— Что ж, каждому — свое. Думаю, я зайду в порт Рамнунт, что за Марафоном на аттической стороне пролива. Там якорная стоянка лучше, чем на эвбейской стороне.
— Ты пытаешься свести меня с ума, так ведь, дорогой? Одно из двух: или пытаешься свести с ума, или искушаешь, побуждая меня прыгнуть за борт, — сказал Соклей.
Менедем засмеялся.
Соклей и впрямь шутил. Ясное дело, он не сунет череп грифона под мышку и не побежит, подобно Фейдиппиду, в Лицей.
«Разумеется, не побегу, — подумал Соклей, — как бы сильно мне этого ни хотелось».
— Недалеко от побережья у деревни Рамнунт есть храм Немезиды со статуей богини, высеченной из глыбы паросского мрамора, — продолжал Соклей, частично под впечатлением предыдущего разговора. — Этот мрамор персы принесли с собой, чтобы сделать в честь своей победы монумент и водрузить его в Афинах. Некоторые говорят, что статую изваял Фидий, другие — что Агоракрит.
— Ты видел ее? — поинтересовался его двоюродный брат.
— О да, по дороге в Марафон я останавливался там. Это прекрасная статуя Немезиды в короне с орнаментом из крошечных Побед и оленей. В одной руке богиня держит чашу с вырезанными на ней рельефными фигурками эфиопов, а в другой — яблоневую ветвь.
— Фигурки эфиопов? А почему именно их?
— Пусть меня склюют вороны, если знаю, — ответил Соклей. — Жрец сказал, якобы это потому, что отец Немезиды — Океан, а эфиопы живут на берегу океана, но мне объяснение показалось слишком натянутым. Похоже, Фидию просто захотелось вырезать эфиопов, вот он и вырезал их.
Рамнунт был сонной рыбацкой деревушкой; появление торговой галеры, очень похожей на пиратскую, вызвало там небольшой переполох. Чтобы объяснить, зачем «Афродита» пришла в эти воды, Менедем продемонстрировал самый прозрачный шелк, который получил от Пиксодара, и заявил:
— Мы везем его в Халкиду для любимой гетеры Полемея. Если я скажу, сколько он за это заплатит, вы все равно не поверите.
— Пусть себе тратит деньги, — ответил кто-то, и остальные ответили на реплику согласным гулом.
Соклей и не ожидал ничего другого. Полемей порвал с Кассандром, ставленник которого, Деметрий Фалерский, правил Афинами и всей Аттикой. Деметрий и сам был довольно популярен в народе; если бы Полемей не поладил и с ним тоже, у жителей Аттики не осталось бы особых причин терпеть племянника Антигона.
— Ловко придумано, — прошептал Соклей Менедему. — Никто не ринется в Афины, чтобы дать знать Деметрию, что мы на пути к Халкиде и собираемся повидаться там с Полемеем.
— Да, к тому же из-за такого пустяка, как шелк, — ответил Менедем. — Хотел бы я знать, насколько шикарные в Халкиде гетеры.
— У тебя одно на уме, — сказал Соклей.
Менедем схватился руками за грудь и пошатнулся, как будто Соклей ранил его стрелой, как того пирата на гемолии. Соклей засмеялся; он просто не смог удержаться.
— Ты невозможен.
— Спасибо, — сказал Менедем, и оба засмеялись снова.
Менедем вывел «Афродиту» из гавани Рамнунта вскоре после рассвета; акатос приблизился к Халкиде вскоре после полудня. Через Эврип, узкий пролив, отделяющий Эвбею от материковой Эллады, был перекинут деревянный мост; на материке мост защищала крепость Канетос, считавшаяся частью города.
Пристать в Халкиде оказалось куда трудней, чем добраться до самого города. В проливе Эврип было быстрое южное течение, и гребцам приходилось сильно налегать на весла только для того, чтобы галеру не снесло, а еще сильнее — чтобы она продвинулась вперед, навстречу стремительно мчащемуся потоку воды.
— Мы не смогли бы даже приблизиться к этому месту с юга на крутобоком парусном судне, — сказал Менедем.
— Будь терпелив, о почтеннейший, — ответил Соклей.
И вправду, меньше чем через час течение внезапно повернуло на север и почти пронесло «Афродиту» мимо Халкиды. Только благодаря искусству гребцов им удалось встать рядом с пирсом.
— Клянусь египетской собакой, если бы я об этом услышал, я вряд ли бы в такое поверил, — сказал Менедем и громко окликнул гребцов: — Убедитесь, что судно надежно пришвартовано! Мы же не хотим, чтобы нас унесло!
— Теперь ты видишь, что все это не пустые россказни, — сказал Соклей, пока люди проверяли узлы и канаты. — Течение в Эврипе и правда меняет направление шесть или семь раз на дню. А иногда и чаще — чуть ли не дюжину раз.
— Но почему оно выкидывает такие безумные штуки? — заинтересовался его двоюродный брат.
— Не имею ни малейшего понятия, и вряд ли кто-нибудь это знает, — ответил Соклей.
— Один из твоих друзей-философов обязательно должен в этом разобраться, — заявил Менедем. — Или это естественное природное явление, и тогда он догадается, в чем причина, или в дело вмешались боги, а в таких случаях от философов проку мало.
— Причина может быть естественной, но все же ее может быть трудно найти.
Вместо того чтобы вступить в спор, Менедем предложил:
— Бери письмо от Птолемея и пойдем. Мы должны найти Полемея.
На извилистых улицах Халкиды было полно воинов, последовавших за мятежным племянником Антигона. Все они были при мечах и копьях, и многие порядком навеселе. Почти все жители Халкиды оставались в своих домах, и при виде того, как вздорно ведут себя воины, Соклей понимал местных. Однако один из воинов показал братьям, как пройти к нужному дому, стоявшему недалеко от рыночной площади.
Как и рядом с резиденцией Птолемея на Косе, перед этим домом дежурили часовые. Один из них — здоровенный, на три или четыре пальца выше Соклея — прогрохотал:
— Да, Полемей здесь! Но зачем вы хотите его видеть?
— У нас есть для него письмо. — Соклей показал письмо часовому. — И мы рассчитываем, что Полемей даст на него ответ.
— Дай письмо мне, — сказал высокий стражник. — Я ему передам. А вы пока подождите здесь.
Он протянул руку. Соклей понял, что лучшего предложения не дождаться, поэтому вручил письмо здоровяку.
Тот вошел в дом, а оставшийся на улице стражник положил руку на эфес меча, как будто ожидал, что Соклей и Менедем попытаются наброситься на него и избить до полусмерти.
Соклей подумал, что Полемей сжег два моста один за другим; неудивительно, что теперь он так нервничает. И Антигон, и Кассандр желали смерти своего бывшего командира, так откуда часовым было знать, что эти два родосца не наемные убийцы? Ниоткуда. И наверняка сам Птолемей еще больше, чем его воины, чувствовал себя выслеживаемой дичью.