По крайней мере, те шлюхины дети не попытались повредить наш такелаж, как наверняка сделали бы, будь у нас крутобокое парусное судно, — сказал Менедем. Может, он поднял глаза вовсе не для того, чтобы посмотреть на небеса, а для того, чтобы взглянуть на рей.
— Нет особого смысла портить такелаж галеры, — ответил Соклей. — Мы все равно можем отлично двигаться на веслах, даже если что-нибудь случится с парусом. Конечно, — добавил он, — такая мысль могла бы и не прийти им в голову. Часто посреди боя не до размышлений.
К ним, хромая, подошел моряк, из икры которого торчало сломанное древко стрелы.
— Вы не вытащите из меня эту дрянь? — спросил он сквозь сжатые зубы. — Я пытался ее вынуть, но, проклятье, это слишком больно, чтобы проделать такое самому.
— И хорошо, что ты вовремя прекратил попытки, — ответил Соклей. — Наконечник зазубрен, и если бы ты продолжал вытаскивать стрелу, сделал бы себе еще хуже.
Он наклонился и ощупал рану.
— Ну так что, ты ее вытащишь? — вскрикнув от боли, спросил моряк.
— Придется протолкнуть стрелу насквозь, — ответил Соклей. — Или срезать наконечник. Вообще-то я думаю, что лучше будет протолкнуть — наконечник всего в пальце или двух от кожи.
Моряк испуганно посмотрел на Менедема. Капитан «Афродиты» кивнул.
— Мой брат, вероятно, прав, Алкифон. Вот… Сядь-ка на скамью и вытяни ногу. Соклей ее подержит, а я протолкну стрелу и перевяжу рану. Ты и охнуть не успеешь, как все уже будет позади.
И, обращаясь к Соклею, добавил быстро и негромко:
— Держи его как можно крепче.
— Буду держать, — пообещал Соклей.
Когда Алкифон опустился на скамью гребца, Соклей согнулся над моряком и схватил его ногу в двух местах — над и под раной.
— Попытайся не двигаться, — сказал он.
— Попытаюсь, — ответил Алкифон.
Менедем ухватился за торчащее из ноги древко. Алкифон задохнулся и напрягся. Менедем улыбнулся ему широкой дружеской улыбкой.
— Готов?
И не успел раненый ответить и не успел напрячься еще больше, как Менедем протолкнул стрелу.
Алкифон завопил и попытался отдернуть ногу. Соклей не смог полностью его остановить, но свел движение к минимуму.
Окровавленный бронзовый наконечник проткнул кожу моряка.
— Вот так, — успокаивающе сказал Соклей, когда Менедем выдернул древко. — Теперь все позади.
— Ты держался героем, — добавил Менедем, обматывая парусину вокруг раны в несколько слоев.
У него был дар говорить то, что помогало людям чувствовать себя лучше.
«Наверное, именно этот дар и делает его искусным обольстителем», — подумал Соклей.
Но, так или иначе, Соклею и самому хотелось бы уметь так говорить. А еще он заметил, что наложенная Менедемом повязка была не намного аккуратнее тех, что делал он сам.
Но Алкифон, наблюдавший, как парусина пропитывается кровью, похоже, не был склонен к придиркам.
— Жжет, как огнем, — сказал он. — Но ты прав. Теперь уже лучше. Спасибо вам обоим.
— Рад был помочь, — ответил Менедем. — Надеюсь, скоро заживет.
— Это и вправду должно скоро зажить, — подтвердил Соклей. — Кровотечение очищает рану.
— Возьми чашу вина, Алкифон, — добавил Менедем. — Это поможет возместить кровопотерю.
Соклей нахмурился. Насколько он мог припомнить, Гиппократ и его товарищи предписывали другое. Но Алкифона так обрадовало предложение Менедема, что Соклей не стал вмешиваться. А Менедем заметил:
— Я бы и сам не отказался от чаши вина.
Соклей не возражал.
— Хорошая мысль. Просто великолепная. Если бы ты предложил такое на ассамблее, за это немедленно бы проголосовали.
Ни он, ни Менедем даже не подумали разбавить вино, которое зачерпнули из амфоры.
— Я не каждый день так поступаю, — отхлебнув, проговорил Менедем.
Оба они понимали, что ведут себя невоздержанно.
— Что ж, мой дорогой, мы ведь не каждый день сражаемся с пиратами, — ответил Соклей.
— Да уж, к счастью. У большинства этих брошенных катамитов хватает ума не нападать на суда вроде нашего. И я собираюсь позаботиться, чтобы наши парни как можно больше хвастались своим умением драться в питейных заведениях. Пусть повсюду узнают: «Афродита» — слишком колючий еж, чтобы с ним связываться.
— Хорошо. Очень хорошо, — сказал Соклей.
После пары глотков крепкого неразбавленного вина эта мысль ему определенно нравилась.
Менедем осушил свою чашу и наполнил снова. Заметив выражение лица Соклея, он ухмыльнулся.
— Не беспокойся. Я все еще знаю, где находится Аттика.