— Жаль, что мы не сможем заставить Лицей и Академию торговаться друг с другом также и из-за тигровой шкуры, — печально проговорил Соклей.
— Что ж, этого мы и вправду не сможем. — Менедем хотел, чтобы двоюродный брат хорошенько это понял. — Но мы сумеем получить за нее больше в каком-нибудь другом месте.
Соклей кивнул, но вид у него был недовольный.
— Одни боги знают, увидим ли мы когда-нибудь еще череп грифона, мой дорогой, зато ты можешь не сомневаться, что в Элладу попадут другие тигровые шкуры, — продолжал Менедем. — Они красивые и должны приносить много денег тому, кто их продает. А вот о черепе грифона такого никак не скажешь.
— Это верно. — Голос Соклея прозвучал уже значительно бодрее.
Одна из ламп в андроне догорела, задрапировав комнату тенями и наполнив ее запахом горячего оливкового масла. Менедем ожидал, что Киссид кликнет раба и велит ему зажечь лампу снова, но вместо этого родосский проксен приложил ладонь ко рту, скрывая зевок, и слегка невнятно проговорил:
— Прошу прощения, почтеннейшие, но я иду в постель. Сегодня выдался хлопотливый день, и завтра меня ждет такой же.
Он поднял другую глиняную лампу и протянул ее Менедему.
— Я уверен, вы сможете найти дорогу в свою комнату. Спокойной ночи.
И он ушел, бережливо гася факелы по пути.
— Не самый тонкий намек, который я когда-либо слышал, — заметил Соклей.
В его тоне смешались гнев и насмешка.
В душе Менедема возобладал гнев, как это произошло с Ахиллесом в «Илиаде». Менедем считал, что у него даже больше причин гневаться, чем у знаменитого героя.
— Киссид с самого начала не очень-то хотел нас принимать, — прорычал он. — А теперь нарочно обращается с нами как последний скупердяй! Хорош проксен!
— Успокойся, — отозвался Соклей. — Будь Киссид и впрямь таким, как ты говоришь, он бы подал нам на ужин соленую рыбу, а не восхитительную маленькую акулу. Ты не можешь винить проксена, который сильно обеспокоен тем, что воины Антигона стоят в крепости над городом.
— Кто сказал, что не могу? — парировал Менедем. — Знаешь, пошли-ка лучше спать — или ты предпочитаешь сидеть в темноте в андроне, когда эта лампа догорит?
Он встал, и Соклей последовал его примеру. Братья едва успели покинуть андрон, когда кто-то постучал в переднюю дверь дома Киссида.
— Кто это, интересно, может быть? — негромко спросил Соклей. — Но, кто бы там ни был, держу пари, Киссид не обрадуется его приходу. Хорошие новости не являются ночью.
— Это не наши заботы, о чем я совершенно не жалею, — сказал Менедем и двинулся в темную спальню, которую делил с двоюродным братом.
Они только-только разделись и легли, когда горестный тревожный крик разорвал ночную тишину.
В очередной раз возблагодарив богов, что все это не его заботы, Менедем задул лампу, и в комнате воцарилась ночь.
Но темнота не продлилась долго: кто-то ринулся к их маленькой комнате, и в щель под дверью просочился свет факелов.
— Откройте, во имя богов! — стуча, выкрикнул Киссид.
Менедем выпрыгнул из постели, не потрудившись даже накинуть хитон.
— В конце концов, может, это и наши заботы тоже, — бросил он Соклею и, открыв дверь, уже спокойней спросил родосского проксена:
— Что случилось, во имя неба?
— Сейчас расскажу. — Киссид едва не подпрыгивал от волнения; факел дрожал в его руке. — Птолемей привел армию и флот в Фазелис, что в Восточной Ликии. Город сдался несколько дней назад, и Птолемей двинулся на запад… в нашу сторону.
— Боги! — Менедем присвистнул.
Ликия, как и большая часть Анатолии, принадлежала Антигону. Прошлым летом Леонид, генерал Птолемея, напал на генерала Одноглазого Старика в Ликии, дальше на восток по анатолийскому побережью. Сын Антигона Деметрий быстро прогнал этого полководца, но Птолемей, управлявший и Кипром, и Египтом, похоже, не собирался сдаваться без боя.
Однако Киссид не беспокоился о том, что война между полководцами разгорается все сильней; его тревоги касались более насущных и личных вопросов.
— Когда Гиппарх услышит об этом, он распнет меня на кресте, — простонал проксен. — Я благодарю Зевса за то, что первым, кто принес мне эти новости, был парень, годами покупающий мои оливки и масло!
— Если капитан Антигона в Кавне подозревает, что родосский проксен благоволит к Птолемею, он еще скорей заподозрит в этом неких двух родосцев, — подал голос Соклей из-за спины Менедема.