Менедем не мог удержаться от улыбки. Он любил нелепицы Аристофана.
— С капустой? — переспросил отец. — О чем мы говорим — о философах или о салате?
— Наверное, и о том и о другом, — ответил Менедем. — Но в Афинах живут лучшие ювелиры в мире. Не знаю, сколько философы дадут за каменный череп, но думаю, что ювелиры дорого заплатят за изумруды.
Филодем поджал губы.
— Может, ты и прав, — проговорил он. — Разумеется, если только вообще сможешь попасть в Афины.
Менедем хлопнул себя ладонью по лбу.
— Боги, чуть не забыл, отец!
И он пересказал новости, которые услышал в гавани от Мойрагена.
— Птолемей взял Ксанф, ты сказал? — присвистнул Филодем. — Всю Ликию, или почти всю, отобрали у Антигона вот так — просто-запросто. — Он щелкнул пальцами. — Ну и дела…
— А следующий на очереди Кавн, — сказал Менедем. — Враждующие генералы теперь уже так близко, что их драку можно видеть отсюда.
— Это плохо для Родоса, очень плохо, — заметил отец. — Меньше всего нам нужно, чтобы война подобралась к нашему порогу. Чем дольше она будет идти рядом с нами, тем больше вероятность, что кто-нибудь попытается вышибить двери наших домов.
Подобная мысль приходила в голову и Менедему.
Он не любил соглашаться с отцом. Однако, поскольку обычно подобное случалось нечасто, ему редко приходилось об этом беспокоиться. Но сейчас Менедем не мог не сказать:
— Да, это верно. Нелегко оставаться свободным и независимым полисом — по-настоящему свободным и независимым — в наши дни. По правде говоря, начинаешь чувствовать себя килькой посреди косяка голодных тунцов.
— Не спорю, — ответил Филодем.
И снова в его устах это прозвучало немалой уступкой.
«Когда дело касается Родоса, мы начинаем сходиться во взглядах, — подумал Менедем. — Но едва лишь речь заходит о нас самих…»
Он пожалел, что предложил отцу вставить изумруд в оправу и подарить Бавкиде. Отец вполне мог сказать жене, что Менедем якобы поступил так, чтобы доказать: его не заботит возможный дележ наследства с сыновьями, которых она родит. А ведь Бавкида может именно так все и понять и почувствовать облегчение… Или может подумать: «Менедем дал мне этот восхитительный камень». А если Бавкиде такое придет в голову, как она тогда поступит? И как поступить тогда ему самому?
ГЛАВА 3
Соклей успел уже трижды проверить все на борту «Афродиты», но это не помешало ему как следует осмотреть все еще раз. Включая череп грифона, надежно завернутый в парусину и лежащий неподалеку от юта.
Теперь оставалось лишь дождаться, когда подойдут последние несколько моряков и когда принесут пресную воду.
— А потом, — сказал Соклей черепу, будто старая-престарая кость могла его понять, — мы отправимся в Афины и умные люди попытаются разобраться, что же ты из себя представляешь.
Менедем крикнул ему со своего места на приподнятой палубе юта:
— Ты никак беседуешь с этой проклятой штукой? Тебе нужна гетера, чтобы отвлечься!
— Совокупление не может разрешить всех вопросов, — с достоинством ответил Соклей.
— Если уж совокупление не может, тогда скажи мне, что может, — парировал его двоюродный брат.
Прежде чем Соклей успел ответить — причем, скорее всего, между братьями бы разгорелся жаркий спор, — кто-то крикнул им с пирса:
— Радуйтесь!
— Радуйся, — ответили оба одновременно.
А Менедем спросил:
— Чем мы можем служить?
Соклей внимательно посмотрел на незнакомца и понял, что ему не нравится этот человек. Лет тридцати, среднего роста, красивый, хорошо сложенный, с осанкой атлета.
«Неужели я завидую? — спросил себя Соклей. А потом честно ответил: — Что ж, может, немножко и завидую».
— Я слышал, вы плывете на северо-запад, — сказал незнакомец. — Вы будете заходить в Милет?
У него был странный выговор: в целом дорийский, но с каким-то шипящим акцентом.
«Он провел много времени в Ликии», — подумал Соклей и вежливо ответил:
— Вообще-то мы не собирались там останавливаться. Но могли бы.
Человек на пирсе кивнул.
— Вот как? И какую плату вы берете за проезд?
Менедем бросил взгляд на Соклея. Будучи тойкархом, тот решал, сколько пассажир сможет заплатить. Но вместо того, чтобы прямо ответить на вопрос незнакомца, Соклей задал ему свой: