Пиксодар позвал раба, который принес еще вина, а к нему — оливки и лук.
«Да уж, в полном смысле слова заново, — подумал Менедем. — И этот торг, должно быть, будет его первым большим торгом с тех пор, как он стал свободным человеком».
Менедему не терпелось начать. Он наполнил свою чашу из сосуда со смесью вина и воды и разгрыз луковицу.
— Когда ты покупаешь наши благовония, то в точности знаешь, что получаешь, — сказал он. — Что же касается шелка… Мне бы хотелось посмотреть, что ты собираешься нам продать.
— Как пожелаешь. — Пиксодар хлопнул в ладоши.
Раб со слегка раздраженным видом снова вошел в комнату. Пиксодар сказал, что от него требуется, раб кивнул и поспешил прочь. Он вернулся со штукой редкой ткани, и Пиксодар поднял ее так, чтобы гости могли разглядеть.
— Высшего качества, о почтеннейшие, как видите. Ксенофан научил меня всему, что знал.
Шелк и вправду казался очень хорошим — тоньше прозрачного льна; Менедем видел сквозь него Пиксодара. Но в отличие от льна эта ткань еще и сияла и переливалась.
Хозяева борделей заплатят хорошие деньги, чтобы нарядить своих красоток в одежду из этой ткани. Гетеры сами купят ее. Да и просто представители зажиточных слоев, жаждущие заиметь то, что есть лишь у немногих в их полисе, тоже отдадут свое серебро за шелк.
— Из чего ты это ткешь? — пробормотал Соклей.
Он не ожидал ответа, в нем говорило лишь любопытство. На мгновение лицо Пиксодара за прозрачной тканью стало твердым и враждебным.
— Это секрет Коса, — сказал он. — Самое большее, что я могу сказать: когда мне его раскрыли, я безмерно удивился. Ты мог бы строить догадки от времен падения Трои вплоть до нынешних дней и никогда бы не приблизился к разгадке.
— Должно быть, так и есть, — не стал спорить Соклей. — Впрочем, мне не нужно знать секрет производства этой ткани, чтобы желать ее приобрести.
Он повернулся к Менедему.
— Мы можем взять сотню штук шелка, как и в прошлом году?
— Меня бы это устроило, — сказал Менедем. — На сей раз мы не пойдем на запад, но в Афинах большой спрос на шелк.
Приподняв брови, он посмотрел на Пиксодара.
— У тебя найдется такое количество шелка?
— Конечно. — Кариец хотел кивнуть так, как это делали варвары, но спохватился и склонил голову, подражая эллинам.
— Тогда отлично, — проговорил Соклей. — Обменяем краску на половину шелка, а за вторую половину дадим благовония. Краска пойдет по той же цене, что мы дали Ксенофану в прошлом году?
— Думаю, старик мог бы провернуть сделку чуть-чуть получше, — ответил Пиксодар, — но пусть будет, как ты говоришь. А теперь насчет благовоний…
— Они высшего качества, как и шелк, — заверил карийца Менедем. — Акатос не может позволить себе перевозить что-либо, кроме самого лучшего. Мы делаем деньги на качестве. Капитан крутобокого судна с грузом оливкового масла может взять какой-нибудь хлам, чтобы торговать им вразнос, потому что главную прибыль получает на другом. Мы же не осмеливаемся продавать хлам. Нам всегда нужны лишь самые красивые и качественные товары.
Тут Соклей слегка изумленно шевельнулся — его брат рассуждал совсем как философ, — но промолчал.
— И сколько вы хотите за один кувшин благовоний по отношению к цене одного кувшина краски? — спросил Пиксодар.
Менедем улыбнулся.
— Вот теперь и начинается торг, верно?
Пиксодар тоже улыбнулся. Масло и пшеница, может, и имели твердую цену, за исключением голодных времен, но предметы роскоши? О, эти товары приносили тот доход, который мог извлечь из них продавец, и шли по цене, которую мог позволить себе покупатель.
Время тянулось. Все трое пили, ели и торговались. Пиксодар гонял камешки по счетной доске. Он ни разу не предложил, чтобы ею воспользовались родосцы. Соклей изредка с отсутствующим видом смотрел на потолок, почти беззвучно шевеля губами. Менедем не знал никого, кто умел бы лучше его делать вычисления в уме. Соклей медленней, чем Пиксодар, управлялся со счетной доской, но результаты его подсчетов всегда оказывались верными.
Наконец, когда уже близился вечер, Пиксодар протянул руку Менедему и Соклею.
— Договорились, — сказал он, и Менедем кивнул.
Кивнул и его двоюродный брат.
Пиксодар с улыбкой добавил:
— Ксенофан обычно жаловался, как с вами трудно торговаться. Вижу, он был прав.
— Могу сказать о тебе то же самое, — ответил лестью на лесть Менедем.
Пиксодар просиял.