— Воскурение не повредит, — серьезно проговорил Соклей.
Менедем знал, что его двоюродный брат имеет в виду — оно, скорее всего, и не поможет, — но проксен этого не понял.
— Мы недавно выторговали в Книде бальзам у двух финикийцев, — продолжал Соклей. — Я был бы рад дать тебе завтра на драхму этого бальзама, чтобы отплатить за доброту.
— Спасибо большое, — ответил Клейтелий с широкой улыбкой. — Я жег мирру, но уверен, что богам полюбится новый запах, когда он коснется их ноздрей.
— Напомни мне завтра, почтеннейший, прежде чем мы вернемся на «Афродиту», и я позабочусь об этом, — сказал Соклей. — Боюсь, я слегка рассеян.
Так оно и было на самом деле, но лишь в вопросах, имевших отношение к истории, философии или там зоологии, но никогда это не касалось торговли.
Менедем кивнул с откровенным одобрением: с бальзамом хорошо придумано.
«И почему мне самому это не пришло в голову?»
Раб родосского проксена принес вино: сегодня Клейтелий заказал более крепкую смесь, чем прошлым вечером. Осушив пару чаш, он сильным, уверенным баритоном завел непристойную песню. То не был симпосий в точном смысле этого слова, но нечто вроде.
Клейтелий выжидательно взглянул на Менедема.
Мысль о Ксенофане, переправившемся через Стикс, дала толчок вдохновению Менедема, и он процитировал слова Харона, перевозчика душ умерших, из «Лягушек» Аристофана:
— Кому в места блаженного успокоения?
Менедем и сам был на мысе Тенар в прошлом году. В нынешние времена из ничтожного места, о котором не стоило и говорить, мыс этот превратился в центр поселения наемников.
Менедем продолжал цитировать «Лягушек», нелепый спор Диониса с хором квакающих созданий.
Клейтелий от души рассмеялся.
— Это хорошая вещь, — сказал он, салютуя своей чашей Менедему, а может, и Дионису. — Ква-ква.
Проксен снова засмеялся, потом взглянул на Соклея.
— А ты что приготовил для нас, почтеннейший?
Менедем гадал, уж не прочтет ли его двоюродный брат лекцию, как частенько делал, — например, о некоем Лисандре из Спарты, который, очевидно, был важной персоной сто лет тому назад. Но у Соклея на уме было другое.
— Я? — переспросил он. — Я собираюсь рассказать о грифонах.
И он довольно подробно изложил все, что знал: о сторожащих золото грифонах севера и одноглазых аримаспах, которые, как считалось, расхищали их запасы; о том, как художники-эллины по заказу скифов изображали грифонов («Он чаще прислушивался к россказням Телефа, чем я думал», — промелькнуло в голове Менедема), и о том, как же эти самые грифоны выглядели, если и впрямь были такими тварями ужасными, какими их описывают. Однако при всем том Соклей и словом не обмолвился, что на «Афродите» среди прочего имеется череп грифона.
Кое-что из этих рассказов Менедем слышал и раньше, но он никогда не слышал столько сведений о грифонах сразу — и это невольно впечатлило его. Когда Соклей толковал о том, что его интересовало, слушать его было весьма увлекательно.
Клейтелия он, несомненно, заинтересовал.
— Браво! — воскликнул родосский проксен. — Но вот интересно, как ты можешь рассказывать об этих зверях, словно только на днях видел одного из них, если они, по твоим же собственным словам, выдумка?
— Неужели я рассказывал именно так?
По мнению Менедема, Соклей ответил слишком вкрадчиво, а оттого неубедительно. Но Клейтелий, который уже порядком выпил, не был склонен к критике. Он только кивнул, чтобы показать — да, родосец рассказывал именно так.
Соклей слегка улыбнулся загадочной улыбкой.
— Говорят, Гомер был слеп. Он никогда не видел того, о чем пел, но заставил видеть это всех остальных, и люди видят это до сих пор.
— За последнее время ты уже дважды удостаиваешь поэта похвалы, — сказал Менедем. — К чему бы это?
Соклей показал двоюродному брату язык, высунув его как можно дальше. При этом оба юноши засмеялись.
Засмеялся и Клейтелий, хотя и не понял, что имел в виду Менедем. Он выпил достаточно и доказал это, обратившись к Соклею:
— У тебя есть дар все объяснять. Ты ведь умеешь писать? Такой умный парень наверняка должен знать грамоту.
Соклей не отрицал своего умения, и родосский проксен продолжил:
— Ты должен записать то, что только что рассказал, чтобы сохранить для потомства.