Соклей тяжело вздохнул.
— О, я полагаю, прав. Но это еще не означает, что такое положение вещей должно мне нравиться.
Шаркая ногами, он спустился с юта и прошел на середину торговой галеры.
— Я правильно расслышал, шкипер? — негромко спросил Диоклей. — Шесть мин серебром за этот дурацкий череп — и он отказался продать? Кто более безумен — тот парень, что собирался столько заплатить, или твой братец, ответивший ему отказом?
— Пусть меня склюют вороны, если я знаю, — ответил Менедем — тоже тихо, и начальник гребцов засмеялся.
Но потом Менедем сказал:
— Соклей и вправду гоняется за знаниями так же, как я гоняюсь за девушками, верно?
Он понял, что восхищается Соклеем — как восхищался бы мальчиком, отклонившим дорогой подарок нелюбимого поклонника.
— Твое увлечение приносит тебе больше веселья, — проговорил Диоклей, заставив шкипера засмеяться.
— Что ж, думаю, ты прав, — сказал Менедем. — Но если Соклей думает по-другому, то кто я такой, чтобы указывать ему на ошибки?
Диоклей фыркнул.
— Я могу вспомнить много гетер, которые хотели бы, чтобы кавалер дал им полдюжины мин. Но я не могу припомнить ни одной настолько гордой, чтобы она не обрадовалась подобному подарку, вот в чем дело.
Менедем только пожал плечами.
Может, такой была знаменитая Таис, которая уговорила Александра Великого сжечь Персеполь. А может, и она такой не была.
«Афродита» приблизилась к острову Лебинтосу, когда солнце на западе опустилось к водам Эгейского моря. Менедем направил галеру к уютной маленькой гавани на южном берегу острова. Оба рулевых весла снова ощущались одинаковыми в его руках: в распоряжении плотников Птолемея имелось выдержанное дерево, и у них не ушло много времени, чтобы заменить самодельное весло, которое смастерил Эвксенид из Фазелиса. Но даже они высоко оценили его искусство, когда вынимали весло из паза.
— Аристид, иди на нос! — крикнул Менедем. — Если в той гавани притаились пираты, ты должен первым их заметить, пока они не заметили нас.
— Вряд ли там могут быть пираты, шкипер, — сказал Диоклей, когда Аристид ушел вперед. — На Лебинтосе почти нет пресной воды. Если окажется, что на нем живет больше одной семьи рыбаков, я очень удивлюсь.
— И я тоже, — ответил Менедем. — Но мне не нужны неприятные сюрпризы.
С этим келевст не мог поспорить — и не стал.
Однако маленькая, укрытая от ветра гавань оказалась пустой, если не считать береговых птиц, взмывших в белокрылые облака, когда «Афродита» очутилась на берегу. Берег выглядел таким пустынным, что Менедем подумал — а не откладывают ли и здесь яйца морские черепахи.
«Пошлю-ка я несколько человек, чтобы они потыкали палками в песок», — подумал он.
Подошел Соклей.
— Лебинтос, — сказал он, выговаривая название острова, как человек, который пробует языком, не застряли ли у него между зубов кусочки пищи. И тут же добавил: — Если не ошибаюсь, именно мимо этого острова пролетел Икар по пути на север после того, как покинул Крит? — Он был в своем репертуаре.
Менедем посмотрел на небо, где скоро должны были появиться звезды.
— Не знаю, — ответил он. — Если бы Икар пролетал мимо, он, вероятно, всего разок взглянул бы на остров — и помочился бы на него с высоты.
— Грубиян, — засмеялся Соклей.
Похоже, он забыл, что ему полагается сердиться на Менедема, а тот ему об этом не напоминал.
— Верно, — сказал Менедем. — Но в любом случае такое вполне могло случиться на самом деле. Может, именно поэтому остров унылый и бесплодный.
Его двоюродный брат снова засмеялся, но потом посерьезнел.
— Если на Лебинтосе и впрямь кто-то живет, здешние обитатели вполне могли бы превратить твою историю в миф, чтобы объяснить, почему тут не может жить много народу.
Это имело определенный смысл, но Менедему не слишком нравилось разводить философию.
— Ты только что назвал меня грубияном, — заметил он, — хотя я просто отпустил глупую шутку. Но ты сейчас, похоже, говорил всерьез.
— А тебе не кажется, что именно так и зарождается множество мифов? — спросил Соклей. — Я имею в виду — что мифы появляются в качестве объяснения существующего порядка вещей?
— Может быть. Но я никогда особо об этом не беспокоился, — ответил Менедем. Мысль о том, что о мифах можно спросить: «Почему так?», словно о сломавшемся колесе телеги, заставляла его нервничать. — Мифы — это просто мифы, вот и все.