Менедем подавил вздох. Временами скромность его двоюродного брата заходила слишком далеко.
Пролив, разделявший острова Андрос и Эвбея, имел дурную славу, однако сейчас, когда по нему шла «Афродита», воды его оставались более-менее спокойными. Так как Эвбея лежала по правую руку от судна, а берег Аттики — по левую, Соклей позволил себе облегченно вздохнуть.
— Теперь нам не надо больше беспокоиться о пиратах, — заметил он.
Менедем покачал головой.
— Еще как надо. Разве ты не собираешься возвращаться?
Увидев прихлынувшую к щекам двоюродного брата краску, Менедем сжалился над ним.
— Но должен сказать, я и сам не жалею о том, что нахожусь на подветренной стороне Эвбеи.
— И я не жалею, — сказал Соклей.
Длинный, узкий остров лежал, как щит, к северо-востоку от Аттики.
— Завтра мы будем в Халкиде.
— Я тоже на это рассчитываю, — ответил Менедем и начал цитировать список кораблей из «Илиады»:
— Старые города, — пробормотал Соклей.
Но смотрел он на запад, в сторону Аттики — туда, где лежала земля, на которую ему хотелось попасть.
— Вон там находится город, не такой уж старый, — показал он, — однако имя которого проживет так же долго, как имя Трои: Марафон.
Менедем мало интересовался историей, однако ему было известно это название.
— Там афиняне преподнесли персам первый урок, показав, каково покушаться на свободу эллинов, — сказал он.
Соклей кивнул:
— Верно.
Да, так и было на самом деле, хотя все обстояло не так уж просто. Вплоть до Марафонской битвы персы с завидной регулярностью выигрывали сражения против эллинов, но сейчас никто не желал вспоминать про те дни.
— Ты знаешь историю Фейдиппида? — спросил Соклей.
— О да, — ответил его двоюродный брат. — Этот парень пробежал от Марафона до Афин, чтобы принести весть об исходе битвы, выдохнул: «Радуйтесь, мы победили!» — и упал мертвым.
— Верно. Когда я жил в Афинах, я один раз специально отправился в Марафон, чтобы увидеть собственными глазами, как выглядит поле битвы. Я потратил на путешествие большую часть дня — а я ехал на муле; столько же занимает длинный дневной переход гоплита. Неудивительно, что Фейдиппид рухнул мертвым, пробежав такое расстояние без передышки.
— Да тебе-то зачем понадобилось проделать весь этот путь? — изумился Менедем.
— Я уже сказал — мне хотелось увидеть все самому.
— Да на что там смотреть — место как место, — заявил Менедем. — Ведь битва произошла много лет назад.
Они уставились друг на друга, и лица их выражали одинаковую степень непонимания.
Пожав плечами, Менедем снисходительно заметил:
— Что ж, каждому — свое. Думаю, я зайду в порт Рамнунт, что за Марафоном на аттической стороне пролива. Там якорная стоянка лучше, чем на эвбейской стороне.
— Ты пытаешься свести меня с ума, так ведь, дорогой? Одно из двух: или пытаешься свести с ума, или искушаешь, побуждая меня прыгнуть за борт, — сказал Соклей.
Менедем засмеялся.
Соклей и впрямь шутил. Ясное дело, он не сунет череп грифона под мышку и не побежит, подобно Фейдиппиду, в Лицей.
«Разумеется, не побегу, — подумал Соклей, — как бы сильно мне этого ни хотелось».
— Недалеко от побережья у деревни Рамнунт есть храм Немезиды со статуей богини, высеченной из глыбы паросского мрамора, — продолжал Соклей, частично под впечатлением предыдущего разговора. — Этот мрамор персы принесли с собой, чтобы сделать в честь своей победы монумент и водрузить его в Афинах. Некоторые говорят, что статую изваял Фидий, другие — что Агоракрит.
— Ты видел ее? — поинтересовался его двоюродный брат.
— О да, по дороге в Марафон я останавливался там. Это прекрасная статуя Немезиды в короне с орнаментом из крошечных Побед и оленей. В одной руке богиня держит чашу с вырезанными на ней рельефными фигурками эфиопов, а в другой — яблоневую ветвь.