Крюков хмыкнул улыбнувшись.
– А какой же вопрос тебе задать?
– Почему, – Череп слегка наклонил голову вбок. – Мы знали кто и когда его готовил, но я не разрешал действовать пока не будет первого толчка, пока всё не начнётся. За Большим мысом стоит гарнизон. Если вовремя не потушить, то всех нашпиговали бы из пулемётов и в яму за болотами. Такое уже было. Двадцать лет назад. Я тогда видел это своими глазами. Третья ходка была. Чудом к стенке не поставили. Восемь сотен душ на тот свет, и лагеря без авторитетов. Хаос и анархия.
– Спаситель, значит? – язвительно спросил полковник. – Там же политические начали! И ты никого не пустил в расход? – прищурился. – Не наказал прилюдно?
– Здесь, желающих забрать жизнь у человека больше чем где-либо. Не вы, так лютые морозы или тайга заберёт. А те, что бунт устроили, своё получили. Там пострадавших много было, чёрной кости только восемь человек по всем лагерям полегло.
– Ну, ладно, – кивнул полковник. – Мы друг друга поняли.
В воздухе повисла пауза, тишину нарушал лишь ровный стук висевших на стене часов. Череп не двигался, сидел, смотрел спокойно на полковника. Крюков вдохнул, взял папиросы, и, постучав пачкой по столу, взглянул на Черепа исподлобья.
– И всё же, как такое получилось?
– Вы про бунт?
– Нет, – полковник вытряхнул из пачки папиросу, не закурил, стал медленно разминать двумя пальцами.
– В деле сказано, что ты напал на сотрудника отделения, когда тебя арестовали за кражу, в первый раз. Сломал ему челюсть. Пятнадцатилетний подросток, – хмыкнул Крюков, – здоровому лбу.
– Я боксом занимался. С детства.
– Да, – покачал головой полковник. – Разрядник, спортсмен, победитель олимпиад по математике, истории. С такими родителями ты мог стать руководителем области, космонавтом, или… – Крюков осекся, озираясь по сторонам, но быстро вспомнив что это не конторский кабинет, вернулся к разговору.
– Он потом умер. Прожил полгода, – полковник снова закурил. – Твой отец, видимо, хорошо постарался и тебе смягчили, но…
Череп не двигался. Камнем застыл, слушая полковника, без единой эмоции на лице.
– Вы хорошо изучили дело, – медленно произнёс.
– Изучил, – Крюков затушил недокуренную папиросу и стал вновь листать папку. – Вытащить тебя он уже не смог. Этапом на восьмую. Затем перевод в четвёртую. Видимо, отец всё ещё пытался, а потом сразу на строгий, в пятую.
Крюков отодвинул папку.
– Каждому своё, – Череп медленно вдохнул.
– Зачем? Не понимаю! Сидел бы себе тихо и снова в нормальную жизнь.
– А кто бунт тогда погасил бы? – Череп криво улыбнулся.
Крюков хмыкнул, качнув головой.
– Ладно, – полковник вздохнул, убирая папку со стола.
– В деле этого нет, но вам скажу, удовлетворю ваше любопытство, – произнёс тихо Череп. – Сержант, из-за которого поехал в первый раз на строгий, был братом того, кому я челюсть сломал. Он, видимо, поклялся со свету меня сжить. Специально на четвёртую перевёлся. В котельной их было трое. Пытались вырубить и опустить. Ещё мне обещал, как всё закончится, сжечь по частям в печи, – Череп усмехнулся. – Двоих я вырубил, а его бил головой о запорный кран, пока не размозжил в кисель.
– Даром, что малолетка, – полковник нахмурился. – Вышака ты избежал, лишь благодаря отцу.
– Он жизнь положил, чтобы меня от расстрела спасти. В прямом смысле. Никогда этого не забуду.
– И что потом? Затянула жизнь воровская?
– Это уже неважно. Мы с вами в системе. Вы и я. Винтики большого механизма. Вынь винтик и всё посыплется. Так или иначе, ценой всему порядок и человеческие жизни.
– Ну ты ж то не святой?
– А вы?
Полковник рассмеялся.
– Хорошо, Черемхов, – Крюков вытер усы тыльной стороной ладони, – иди. На сегодня хватит разговоров. Да и в целом, ни к чему нам беседы задушевные вести. Главное, чтобы в лагере порядок был и мне хлопот поменьше. Досижу тут свои три года, и обратно, в Москву, – тихо добавил.
Череп поднялся, пошёл к двери.
– Постой, – остановил его на пороге Крюков. – Последний вопрос! Зачем ты в первый раз кошелёк украл у гражданки? Денег на мороженое родители не дали?
– Тогда очень жаркий день был, – Череп повернулся к полковнику. – Со школы шёл, как обычно, через сквер. Смотрю она, суетится возле ларька с кондитеркой, а из сумки кошелёк торчит. Не сверху, а из пореза в нижней части. Видимо, работал кто, неаккуратно, может, спугнули или ещё чего. Я к ней. Хотел сказать, что кошелёк торчит из сумки. Потеряет. Она к трамваю побежала. Кошелёк из сумки выпал. Я за ней. Схватил его. Успел только крикнуть и руку поднял. Тут меня и повязали.