Вот пока стрелял, Сагит и приметил среди гостей запомнившуюся долговязую фигуру в цилиндре, с руками на трости с серебряным черепом. Трость была новая, так как прежнюю, взятую трофеем, денщик Савичева как раз до смерти и пропил. Ла Пуассон стоял и, тепло улыбаясь, следил за стрельбой башкирского лучника.
Сагит ухом не повел — помнил, «холодное железо его не берет». Помнил, как его стрела отскочила от руки француза. Потому и не стал стрелять сразу, как увидел.
Случай теперь будет, коли встретились.
— Ла Пуассон — великий мамбо! — рассказывал арап Буссенар. Буссенару не впервой было попадать в плен, он и к Ла Пуассону в команду так попал, во время войны с французами на его родном острове. — Ла Пуассон говорит с мертвыми, и они всё выполняют. Выполняют в те времена, когда были еще живыми. И всё вокруг меняется. Он выкопал череп Вильнёва, адмирала, и так получил корабль, чтобы плавать в южных морях и грабить англичан. Правда, просил эскадру, но и так было хорошо. Он выкопал череп Дантона, и арестованную семью Ла Пуассона отпустили, правда, дофин умер в тюрьме, но что уж теперь… Он выкопал череп какого-то итальянского кондотьера, и французы захватили Тулон. Он молится на Наполеона и сделает всё ради него. Но в последний раз вы ему помешали. Сейчас ваши взяли Париж, но ничего еще не кончилось, ведь он ищет другого влиятельного когда-то человека, чтобы переделать всё по-своему. Мертвецы слушаются его. Слушаются не долго, но черепов-то много.
Вот чего-чего, а черепов в Париже действительно было в достатке. Сагит видел изнанку мощи европейской столицы — миллионы человеческих черепов, на которых стоял город, когда вместе с Савичевым их водили в катакомбы под Парижем. Не все их владельцы что-то значили раньше, и, понятное дело, находить черепа важных людей было нелегко.
С тех пор как франки вторглись в земли Белого Царя, и тот призвал своих улусников на войну, и вместе с прочими храбрыми воинами башкирских родов Сагит отправился на войну, он повидал немало нового, но всё же мало удивительного. Много ружей, много людей, пушки — это всё ново, но обычно. И тайная война шаманов, что шла за спинами воинов, тоже не удивила Сагита, седьмого сына и внука шамана, из края черных башкир-язычников. А как же могло быть иначе?
Сагит закончил стрелять, собрал стрелы, а Ла Пуассон, оказывается, уже беседовал с Савичевым, беседовал тепло и участливо, хотя русскому разговор был неприятен.
— Ваш неистовый лучник тоже жив? Сегодня налегке? Без кольчуги? — Ла Пуассон дружески кивнул подошедшему Сагиту. — Не могу выразить, как мне приятно встретить вас вот так, в мирное время, когда мы не разделены враждой и службой. Значит, я приглашаю вас обоих. Идемте, гарантирую, это будет незабываемо, и вы отлично впишетесь.
— Я полагал, вас казнят за диверсии, — холодно произнес Савичев, сцепив руки на спине своего синего форменного полукафтана.
— Нет, — отвлекшись, ответил Ла Пуассон. — Меня наградили. Дважды. Сначала Бонапарт, а потом Бурбон. Оба режима, прежний и новый, нашли мои действия соответствующими ситуации на благо Франции, и надеюсь, вы поймете меня и найдете то же самое. Ах, вот и она, цвет моего сердца! Жаннетт, прошу тебя, подойди. Капитан, я вас сейчас представлю. Госпожа Жаннетт Сансон де Лонваль, надеюсь, в будущем Ла Пуассон. — Он взял в руки тонкую ладонь подошедшей хрупкой девушки, напомнившей Сагиту степной синий колокольчик. — Это мой знакомый русский капитан и его подчиненный, замечательные господа, едва не убили меня под Лейпцигом.
— Как жаль, что это им не удалось, Ален, — холодно ответила девушка.
— У Жаннетт острый язычок, — улыбнулся Ла Пуассон.
— За неимением ничего другого, — девушка вытащила руку из захвата Ла Пуассона. — Я здесь не по своей воле и не собираюсь делать вид, что мне это нравится.
Савичев нахмурился. А Ла Пуассон, поцеловав ей руку сквозь белую перчатку, поклонился:
— Не имею желания спорить с тобой, дорогая. Прошу простить, господа, я оставлю вас ненадолго, заметил одного старого знакомого.
И оставил их одних.
— Простите, сударыня, мы с месье действительно не друзья, — произнес Савичев, наблюдая за девушкой.
— А мы с ним действительно не помолвлены, — ответила Жаннетт Сансон. — Ален, как всегда, выдает желаемое за существующее. Это его уже не раз подводило, и я надеюсь, он это однажды не переживет. Ален — кредитор моей семьи и сегодня устраивает цирк с уродами, бал с аукционом в моем доме. Если я не соглашусь, дом тоже пойдет с молотка. Мы изрядно поиздержались во время этой бесконечной блокады, наш долг неоплатен, и я ничего не могу с этим поделать. Не нужно так смущаться, господин капитан, от вас мне ничего не требуется. И не скажу, что буду рада видеть вас сегодня вечером у себя.