Я прошёл вдоль череды машин два квартала, когда она окончательно встала. Двери открылись, люди высунулись наружу - пока ещё неуверенно и даже как-то робко, не без настороженности поглядывая на небо: видать, ещё не привыкли жить без надёжного купола над головами.
Немногочисленные прохожие (всё большей частью пожилые) косились на новоприбывших, как я и предвидел, с недоверием и опаской.
Когда-то я очень любил Екатеринку. Её застраивали, когда Новый Крым был ещё свободен, но уже достаточно богат, когда ползуны и октопусы с рыбоферм стали исправно превращаться в звонкую имперскую монету. Примитивные бараки первых лет освоения снесли, и вместо них поднялись изящные двух-трёхэтажные здания, чем-то напоминавшие старую Москву, какой её рисовали художники девятнадцатого века. Нижние этажи сплошь занимали магазинчики и маленькие рестораны, широкие тротуары засадили деревьями, устроили фонтаны. К Екатеринке примыкал ещё один проспект - Петра Великого, его строили по образу и подобию Невского в Петербурге.
Я шагал и шагал - мимо закрытых дверей, опущенных железных жалюзи, и только фонтаны пока ещё весело и беззаботно журчали, знать ничего не зная о людских бедах.
Декоративная брусчатка Екатеринки кончилась, проспект упёрся в морскую набережную, вознесённую метров на двадцать над пеной прибоя. По правую руку от меня остались Северная и Южная бухты, битком забитые промысловыми траулерами и плавучими рыбозаводами; впереди лежал только океан.
Я повернул налево, вновь зашагал, стараясь придать себе максимально деловой и озабоченный вид. Хотелось пройтись медленно, впитывая и наслаждаясь каждым лучом, отражающимся от беломраморного парапета; но нельзя, ответственные работники так не ходят, это только возбуждает нездоровый интерес патрулей.
Впереди поднималась многоэтажная громада "Кайзера", и в своё время весь Новый Севастополь стоял в пикетах, требуя запретить строительство "этого уродства, губящего неповторимый архитектурный ансамбль города". Правда, протесты утихли после того, как компания перечислила очень большие средства в городской бюджет - никто из чиновников не польстился на втихую предлагавшиеся конверты с более чем солидными суммами.
У отеля густо роились переселенцы. Длиннющая гусеница автобусов здесь заворачивалась кольцом, отрыгивая груды кофров и орды ноющих детей. Я поймал себя на неприязни и устыдился. Эти бедолаги жили в жуткой тесноте под куполами жизнеобеспечения, пили регенерированную воду и дышали регенерированным воздухом. По нашим меркам, они "зашибали сумасшедшие деньги", но что такое деньги по сравнению с радостью броситься в набегающую тёплую волну?..
Коренастый мужчина, с окладистой чёрной бородищей, делавшей его похожим на Карла Маркса, стоял у парапета, пыхтя толстенной сигарой. Рядом с ним возвышалась пирамида потёртых кофров из ребристого алюминия, на кофрах восседали две чернявенькие девочки-двойняшки, а бледная, измождённая женщина старалась согнать в кучу троих мальчишек-погодков.
- Приветствую на Новом Крыму, - я протянул бородатому руку. Само собой, я заговорил на общеимперском.
- Спасиб... - отозвался он, отвечая крепким рукопожатием. - А т... народ ваш н... нас коситс... нехорош...
У него был странный акцент, проглатывались гласные на конце слов.
- Всё будет нормально, - я постарался улыбнуться как можно приветливее. - Вы сами-то откуда?
- Одиннадцатый сектор, планета Борг, - бородач явно сделал над собой усилие, стараясь выговаривать слова медленно и правильно.
- Борг... урановые руды?
- Угу, - мой собеседник криво хмыкнул. - Ни воды, ни черта. Одна радиация, туды её в качель. Пыльные бури. Ветра такие, что только в танках ездить можно. Человека в полном скафандре уносила, мож... представить себе, нет?
- Могу. Меня Александром зовут.
- Оч... приятно. А меня - Дэвидом. У вас тут, я смотрю, красиво. Благодать, туды её в качель. А у нас, йохер-нахер... Ну ничего. Теперь мы тут у вас будем.
- А вы как сюда...
- Навсегда, Александер, навсегда, - мой собеседник утробно захохотал. Не зря, туды её в качель, я лёгкие в шахте выблёвывал! Не зря свинцом хер оборачивал! Выпал нам таки счастливый билетик! - глаза у него странно заблестели. Сигара у него была явно не с простым табачком.
Я вежливо кивал, не перебивая. Пусть говорит. Иногда такое может дать больше, чем все агенты Конрада, вместе взятые.
- Выпал нам, грю, билетик счастливый! Приехали сюда к вам измену выкорчёвывать! Вы тут, йохер-нахер, зажрались вконец, тольк... ты не обижайс..., ладн...?
- Да что ты, Дэвид, что ты, - я успокоительно похлопал бородача по плечу. Пусть говорит. Что бы ни сказал.
- Зажрались, говор...! - рявкнул тот, обдав меня ядрёным табачным ароматом. - Вы тут изменом изменить решил...! А почему? Потому шт... жили слишком хорошо! Вам-то не понять, каково это - в шахте по двенадцать часов, да в скафандре, потому шт... иначе сразу каюк!
- А вы уехать разве сами не могли? - поддержал я. - Неужто вас Империя там насильно держала?
- Х-ха! - бородатый Дэвид аж руками всплеснул, словно призывая всех в свидетели моей потрясающей наивности. - Конешн..., силком! Ссыльные мы там все были, Алекс, спецпоселенцы! За грехи дедунь да папашек расплачивались. Деньги, конешн..., платили, не без того. Можешь скопить да выкупиться на свободу. Да только как там скопишь, если за каждую каплю воды платишь, как за жидкое золот...?! Помыться раз в неделю - праздник. Да и то, вся вода регенерированная. Детишки болели, лейкемия, саркомы - что твой насморк. А почему? А потому, что на всех скафандров детских не укупишь.
- А это все твои, Дэвид? - я кивнул в сторону близняшек.
- Мои, - с мрачной гордостью подтвердил бородач. - Тоже... наш общий грех. Аборты запрещены. Кондомов в аптеках не купить! Не говоря уж о таблетках.
- А почему же, почему?
- Да всё потому же! - рявкнул мой собеседник. - Кто ж уран добывать-т... станет, а?! Я сам на Борге родился. Дедулю моего, старого хрыча, туда упекли за невосторженный образ мыслей. Так вот, ежел... у тебя детки рождаются, с тебя часть срока списывают, у кого он был, а кто на планете проклятущ... родился - тому на счёт денег подбрасывают. Был у нас один такой - десятерых родил и выкупился.