— Если мне не изменяет память, Антуан всегда сильно потел, да?
— Да. Он обливался потом перед малейшим испытанием, был мокрый, хоть выжми.
— Значит, это не он. Разве что он изменился… Но ты так или иначе подумала на него…
— Мне так стыдно…
— Я тебя понимаю, действительно странно, что он опять возник. То ли он написал открытку и попросил отправить после своей смерти, то ли он и вправду жив и бродит где-то поблизости. Зная твоего мужа и его страсть к дешевым эффектам, можно подумать что угодно. Он вечно что-нибудь сочинял. Уж так ему хотелось выглядеть большим и важным! Может, он решил растянуть свою смерть, как те актеришки, что часами умирают на сцене, никак не кончат свой монолог, хотят всех затмить.
— Ширли, ты злая.
— Для таких людей смерть — это оскорбление: стоит отдать Богу душу, как тебя забывают, суют в яму, ты никто и ничто.
Ширли понесло, Жозефина уже не могла ее остановить.
— Антуан отправил эту открытку, чтобы урвать лишний кусок жизни на этом свете: пускай, мол, они и после смерти обо мне говорят, не забывают.
— Я была в шоке, это точно… Но это жестоко по отношению к Зоэ. Она же свято верит, что он жив.
— Да ему плевать! Он же эгоист. Я никогда не была высокого мнения о твоем муженьке.
— Перестань! Он же умер!
— Надеюсь. Не хватало еще, чтобы он торчал у вас под дверью!
Жозефина услышала в трубке свист чайника. Потом Ширли, наверное, выключила газ, потому что свист перешел в сиплый вздох. Tea time[16]. Жозефина представила, как Ширли на кухне, прижав трубку плечом к уху, льет кипяток на душистые листья. У нее была целая коллекция чаев в цветных железных банках; когда она снимала с банки крышку, по всему дому распространялся пьянящий аромат. Зеленый чай, красный чай, черный чай, белый чай, чай «Князь Игорь», чай «Царь Александр», чай «Марко Поло». Заваривать три с половиной минуты, потом вынуть листья из чайника. Ширли тщательно соблюдала все правила.
— А что до равнодушия Луки, тут вообще говорить не о чем, — продолжала Ширли, не отвлекаясь от темы. — Он такой был с самого начала, и ты сама его держишь на почтительном расстоянии. Ты водрузила его на пьедестал, умащаешь елеем и простираешься у его ног. Да ты всегда так вела себя с мужчинами, извиняешься за то, что смеешь дышать, благодаришь, что тебя удостоили взгляда.
— По-моему, я не люблю, чтобы меня любили, но…
— …но что? Давай, Жози, выкладывай…
— Такое чувство, будто я все время сижу разинув рот и жажду любви.
— Надо тебя вылечить!
— Вот именно. Я сама решила себя вылечить.
И Жозефина рассказала, что она сумела понять, глядя на звезды и разговаривая с Большой Медведицей.
— А ты по-прежнему говоришь со звездами!
— Да.
— Заметь, отличная терапия, и притом бесплатно.
— Я уверена, что он оттуда, сверху, слышит меня и отвечает.
— Ну, раз уверена… Лично мне и без всяких звезд ясно, что твоя мать — преступница, а ты — бедолага, об которую с самого рождения вытирали ноги.
— Знаешь, я только что это поняла. В сорок три года… Я схожу в полицию. Ты права. Так здорово с тобой поговорить, Ширли. Сразу в голове проясняется…
— Со стороны всегда виднее. А что новая книга, движется?
— Да не особо. Топчусь на месте. Ищу сюжет для романа и не нахожу. Днем придумываю тысячу историй, а ночью они все испаряются. Идея «Такой смиренной королевы» возникла в разговоре с тобой, помнишь? Мы сидели у меня на кухне в Курбевуа. Приезжай, помоги, а?
— Поверь в себя.
— Вера в себя — не самое сильное мое место.
— А куда тебе торопиться-то?
— Не люблю целыми днями сидеть сложа руки.
— Сходи в кино, погуляй, понаблюдай за людьми на террасах кафе. Отпусти на волю свое воображение, и в один прекрасный день сама не заметишь, как сочинишь историю.
— Ага, про человека, который по ночам в парке нападает на одиноких женщин с ножом, и об умершем муже, который шлет открытки!
— Ну и чем тебе не сюжет?
— Нет уж! Я хочу это все забыть. Хочу вернуться к своей хабилитации.
— К своей… что?
— К хабилитации… ну, то есть повысить докторскую степень, получить разрешение на научное руководство.
— И в чем состоит эта… штука?
— Надо представить всю сумму публикаций: диссертацию, все научные статьи, выступления, лекции. Тяжесть, между прочим, неподъемная: у меня уже почти семнадцать килограмм! И комиссия их рассмотрит.
— И зачем это надо?
— Чтобы занять профессорскую должность в университете, получить кафедру…