Он назначил свидание Джону Смитли.
Джон сидел в роскошном красном кресле гостиничного холла клиники, уставившись на электрические часы. Они были обычные, стандартные, вмонтированные в стену. Каждую минуту раздавался еле слышный щелчок, и большая стрелка передвигалась еще на одно деление. До восьми оставался единственный щелчок. Джон знал, что вместе с ним в холле появится молчаливый и элегантный доктор Круз. Именно это и забавляло Джона.
При всей несхожести характеров Джон Смитли и доктор Круз внешне очень напоминали друг друга – фигурой, даже манерой одеваться. Оба по-спортивному поджарые и рослые, аккуратно причесанные, в хорошо сшитых, чуть отстающих от моды костюмах. Оба чем-то неуловимо напоминали японцев, самураев. Оба сдержанные, с безупречными манерами, по крайней мере на людях.
Но Джон был гораздо энергичнее. На его худощавом лице лежала печать одухотворенности, а насмешливый взгляд, как правило, смущал собеседников, за исключением, разумеется, доктора Круза. Может, поэтому они и сошлись. Между ними сложились естественные, равноправные в лучшем смысле слова, непринужденно-искренние отношения. Оба считались блестящими молодыми докторами – учеными, прекрасными специалистами равноценных клиник, и это сближало их больше, чем общие интересы.
Часы, наконец, щелкнули. Но доктора Круза не было. Легкая улыбка на губах молодого человека медленно угасала. Доктор Круз никогда не опаздывал. Слово его было законом. Это качество, не так уж часто встречающееся, особенно привлекало Джона Смитли.
Доктор Круз пришел, лишь, когда часы щелкнули еще раз. Чуть запыхавшись и немного смущенный, он удивил этим Джона больше, чем, если бы заявился в клинику в плавках. Сев в кресло, доктор Круз мгновенно овладел собой и спокойно бросил:
– Ну, рассказывай.
Джон вытянул ноги. Все в порядке, в конце концов, одна минута опоздания вовсе не причина, чтобы менять мнение о приятеле.
– Больших знаний от нас не потребуется, – начал он. – Том Каст по взглядам своим позитивист, имеет обширную сеть лабораторий в новых клиниках, кроме того, он эмпирик. Я бы назвал его даже идеалистом, да к тому же запоздалым махистом. Но ты этому не придавай значения. По-моему, он вообще никакой не философ, хотя порой у него встречаются мысли по-настоящему гениальные.
– Что же тогда, по-твоему, в нем всемирного? – усмехнулся Круз.
– Во-первых, слава. Известность… Это ученый, считающий, что буржуазная цивилизация неудержимо и навсегда сходит с мировой сцены. Рекомендую прочесть его «Энтропию миров», у меня есть.
– Предпочитаю, чтобы ты вкратце пересказал ее своими словами.
– Вкратце трудно. Но в общем это что-то вроде футурологического исследования развития человеческих цивилизаций, их зарождения и гибели.
– Шпенглер?
– Не совсем. Хотя Том Каст, как и Шпенглер, считает, что любая цивилизация живет сама для себя и умирает без всякой связи с теми, которые ей предшествуют или за ней следуют. Более того, он считает, что каждая новая цивилизация тем сильнее, чем ярче она противостоит предыдущей.
В этом смысле Том Каст принимает и революцию – не как хирурга, разумеется, а исключительно как могильщика.
– Это тоже верно, – пробормотал доктор Круз.
– Отнюдь, – едва заметно усмехнулся Джон Смитли. – Каст существенно отличается от большинства западных футурологов. Он считает, что человечеству угрожает не то, чем нам изо дня в день забивают головы – разрушение экологической среды, истощение ресурсов, перенаселение. Он убежден, что основная беда – замедление процессов развития, девальвация целей, превращение человека из творца в потребителя. Что, по его мнению, вызывает полное истощение и опустошение духовного мира человека и, главное, человеческих эмоций.
Доктор Круз помолчал.
– А как считает Том Каст, что происходит с человеческим разумом? Разум развивается или деградирует?
– И развивается, и деградирует.
– Но это же логический абсурд! Такое суждение могли позволить себе средневековые японцы, но они пришли к этому не путем умозаключений, а иначе…
– Но не диалектический! – Джон Смитли засмеялся ясным, правда, чуть злорадным смехом. – Разум, конечно, развивается, мозг увеличивает свой вес, растет количество мозговых клеток. Но, по Тому Касту, это оружие двуострое. Разрастаясь, мозг постепенно подавляет то, что его стимулирует. Эмоции, воображение, мораль, эстетические категории. Все это он считает гораздо более естественным для человека, чем инстинкты. Совсем исчезают интуиция и прозрение. Как наивысшие формы знания.
– Нет такого знания, – заметил доктор Круз.
– По Тому Касту – есть! По его мнению, разум сам по себе бесполезен и беспомощен! Лишенный своих естественных стимулов, жизненных соков, он быстро деградирует. А это приводит к тому, что вся человеческая жизнь постепенно замедляет свое движение, остывает. В результате чего и возникает энтропия.
– Очень наивно, – презрительно возразил доктор Круз. – С чего он взял, что эмоции и воображение важнее разума?
– Том Каст имеет в виду не мозг. В сущности, еще ни один умник на свете не выяснил, что такое мозг и какого типа энергия помогает ему осуществлять важнейшие функции. Под разумом Том Каст понимает способность человека к активному мышлению.
Прошло уже десять минут, а знаменитого доктора-философа все не было. Подождав немного, доктор Круз и Джон Смитли отправились к нему в гостиницу.
Они позвонили в номер. Никто не ответил. Ключа у портье тоже не оказалось. Джон всерьез встревожился. Он обежал все холлы, заглянул в бары и, наконец, нашел его у ресторана.
Маленький, худощавый, но с мягким, округлым животиком, вырисовывающимся под шелковым жилетом, Том Каст напоминал цаплю, неизвестно почему торчащую у дверей ресторана на тонких, сухих ногах. Знаменитый доктор-ученый стоял, сунув руки в карманы полосатых брюк и с интересом разглядывал посетителей.
Мимо проносились официанты с подносами, вежливо обходя его, но философ их попросту не замечал. Как и не заметил сначала молодых людей, в недоумении остановившихся перед ним. Потом взгляд его задержался на приветливо улыбающемся лице Джона. Ни малейшего смущения, а тем паче вины ученый явно не испытывал.
– Ведь мы же договорились встретиться в клинике доктора Круза? – начал Джон.
– Разве? – рассеянно отозвался ученый. – Не все ли равно?
– Как это все равно, господин Каст? Мы полчаса вас прождали там.
– Все равно, все равно, – пробормотал ученый. – Я тут кое о чем размышлял. Доктор Круз и Джон Смитли переглянулись.
– О чем же, господин Каст?
– О портрете нации. То есть, я имею в виду, вашей нации… Иногда лицо человека говорит больше, чем, к примеру, хорошо обдуманное поведение.
– Извините, но здесь каждый второй – иностранец, – безжалостно сказал Джон. Но Том Каст ничуть не смутился.
– Все равно, все равно… А это, вероятно, доктор Круз?
– Да, разрешите вам его представить. Но Том Каст даже забыл протянуть руку, с таким откровенным любопытством он воззрился на Круза, словно впервые увидел самурая. Похоже, глаза его немного, чуть заметно косили, хотя смотрели проницательно и сосредоточенно. Лишь когда все уселись за столик, Том Каст дружелюбно сказал:
– Красивый представительный молодой джентльмен. Вам очень пошел бы белый жилет, вы не находите?
– Эта мысль давно меня занимает, сэр, – вполне серьезно отозвался доктор Круз. – Да все никак не наберусь смелости…
Что-то дрогнуло в глазах философа, он вынул из кармана записную книжку, переплетенную в искусственную шагреневую кожу и что-то записал.
Официант поспешил подойти к их столику. Заказали закуску и водку. Ждать пришлось недолго. Том Каст тут же ухватился за рюмку.
– За ваше здоровье, друзья! Один мой знакомый вполне серьезно утверждал, что вы не знаете отпущения именно потому, что у вас есть водка.
– Это импортная, господин Каст.
– Э, все равно, все равно. А вы, господин Круз?
– Извините, я не пью.
– Почему?
Круз поколебался, а затем неохотно сказал: