– В тот самый момент, когда ты открыл эту дверь, – заговорил Круз, – ты уже стал мертвецом.
– Я?!
– Я знаю, что ты побывал у комиссара и рассказал ему о своих впечатлениях.
– Но я…
– Я знаю также, что наш бедный закон в лице глупого и ограниченного комиссара медленно и упорно будет приходить в действие. Через какой-нибудь час он уже будет здесь со своими полицейскими и заржавленными ружьями.
– Но я хотел…
– Через несколько минут я раздавлю капсулу, которую ношу за правой щекой. Я уже подумывал о том, чтобы сжечь архив и уничтожить результаты нашей деятельности. Но я сразу же узрел в этом поступке нечто мелодраматичное. Закон позаботится о том, чтобы изучить наши результаты, потом закон сдаст их в архив. Через несколько лет науке потребуются наши акты, чтобы в огромном масштабе продолжить наше дело, опираясь на наш опыт.
– Но я хотел… Доктор Круз перебил:
– Мы слишком рано вышли в свет. Мы должны пожертвовать собой. Это логично. Он улыбнулся:
– Через несколько дней, а может быть, уже завтра, сюда придут национальные союзы из Южной Германии и попытаются свершить революцию под руководством этого непостижимого безумца, которого зовут Адольф Гитлер. Но это будет беспримерным провалом.
– Как?… Но откуда?
– Господину Гитлеру не хватает интеллектуальных способностей и формы методики. Он не осознает, какие неслыханные силы ему понадобятся, и его просто выметут, как опавшую листву. Посмотри на этот кадр, мой друг! Посмотри на этих людей. Они не в состоянии свершить революцию, они слишком унижены, слишком напуганы, слишком раздавлены.
– Но через несколько лет…
– Но через десять лет! – закричал доктор Круз. – Тогда сегодняшним десятилетним будет двадцать, а пятнадцатилетним – двадцать пять. Они унаследуют от старых ненависть, но приобретут свой идеализм и свое нетерпение. Кто-то выступит вперед и скажет слово этим бессловесным душам, кто-то скажет о величии и жертве. И эти молодые и неопытные заразят своим мужеством и верой уставших и колеблющихся, и вот тогда свершится революция, и наш мир погрузится в кровь и пламя!
Доктор Круз сел.
Тина тоже присела, чтобы ощущать каждое его движение.
– Через десять лет, не раньше, эти люди создадут новое общество, не неся никакой ответственности перед мировой историей! – снова закричал доктор Круз, высоко запрокинув голову.
Тина видела, что теперь он сидит на стуле, откинувшись назад и поигрывая ржавыми ножницами.
– Прежнее общество, друг мой, базировалось на крайне романтических представлениях о человеческой доброте. Все стало слишком сложно, тем более, что представления не соответствуют действительности.
Тина смотрела в лицо доктора Круза.
– Новое общество будет базироваться на вполне реальной оценке человеческих возможностей и ограничений.
– Как?
– Человек как ложная конструкция. Природное извращение. И это лишь наши скромные попытки проникнуть в его натуру. Мы проникаем в начальную конструкцию и потом уже ее выстраиваем. Мы высвобождаем производительные силы и направляем разрушительные. Мы искореняем неполноценные, размещаем используемые силы.
– Зачем? – почти прокричал молодой человек.
– Это единственная возможность помешать окончательной катастрофе. Доктор Круз засмеялся:
– Знаешь, что было самым трудным при проведении этих экспериментов? Я тебе скажу об этом. Было очень трудно убрать все эти трупы, замести следы. Мы спроектировали такую печь, которая приводится в действие электричеством, но не получили разрешения построить ее. Двое наших стоят на страже там, в архиве, и когда через несколько минут комиссар со своими полицейскими ворвется и начнет стрелять, то они должны будут выполнить трудную работу, а их изобретательные способности достойны уважения. Полиции придется расследовать сорок шесть убийств и самоубийств. Но это относительно малый процент, если вспомнить, что мы в своих экспериментах использовали свыше трехсот подопытных, которые потом вернулись домой, совершенно не помня, что с ними происходило. Но вот мертвые – это ненужный балласт.
Тина услышала выстрелы. Потом крики, команды и снова все стихло. Затем раздались удары в железную дверь. Дверь начала трещать. Тина, дрожа всем телом, наконец нашла скользкие прозрачные глаза доктора Круза. Его лицо исказилось от сильной боли.
– Я думал, что это наступит гораздо быстрее, – проговорил он. – Я и не предполагал, что это будет так больно.
Доктор Круз соскользнул со стула, его голова ударилась об пол.
Тина потеряла сознание.
СОН
Тина уснула. Или нет, скорей, провалилась в какое-то новое пространство зияющего провала зеркала. Казалось, она помнила все, что случилось или должно было случиться в жизни доктора Круза. И всякий раз, доходя в своем видении до очередного злодеяния, совершаемого или совершенного Крузом, она пыталась теперь уже бессознательно, но настойчиво, настолько, насколько это позволяет плавная река снов, доплыть, добраться, дотянуться своими глазами до его глаз. Она видела, как не раз его злодейства грозили, сломав гроб купленного молчания, пасть на его голову, но вдруг вывозило золото, а доктор Круз продолжал играть с живыми людьми в самые безжалостные игры.
Неистощимый на выдумку, он не преследовал иных целей, кроме забавы. Это был мистификатор и палач вместе. В основе его забав, опытов, экспериментов и игр лежал скучный вопрос: «Что выйдет, если я сделаю так?»
Тина видела, как одна вдова, родившая ребенка в момент безвыходной нищеты, отдала новорожденного малютку-сына неизвестному человеку, вручившему ей крупную сумму денег. Он сказал, что состоятельный аноним – бездетная семья – хочет усыновить мальчика. Мать не должна была стараться увидеть или искать сына. На этом, Тина видела, сделка была покончена. Утешаясь мыслью, что мальчик вырастет богачом и счастливцем, обезумевшая от нужды женщина вручила свое дитя Неизвестному, и он скрылся во тьме ночи, унес крошечное сердце, которому были суждены страдание и победа. Неизвестным был доктор Круз.
Теперь Тина видела, что, купив человека, доктор Круз приказал содержать ребенка в особо устроенном помещении, где не было окон. Комнаты освещались только электричеством. Слуги и учитель мальчика должны были на все его вопросы отвечать, что жизнь его именно такова, какой живут и все другие люди. Специально для него были заказаны и отпечатаны книги того рода, из каких обычно человек познает мир и жизнь, с той лишь разницей, что в них совершенно не упоминалось о солнце. Всем, кто разговаривал с мальчиком или по роду своих обязанностей вступал с ним в какое бы ни было общение, доктором Крузом строго было запрещено употреблять это слово.
Тина видела, как рос мальчик. Он был хил и задумчив. Когда ему исполнилось четырнадцать лет, доктор Круз решил, наконец, что можно посмеяться. И он велел привести мальчика.
Доктор сидел на блестящей огромной террасе среди тех, кому мог довериться в этой запрещенной игре. То были люди с богатым, запертым на замок прошлым, с лицами, запечатленными развратом и скукой. Здесь были и поставщики из публичных домов Южной Америки, и содержатели одиннадцати игорных домов.
Дело происходило в полдень. Тина ясно видела – в безоблачном небе стояло пламенным каленым железом вечное солнце. По саду, окруженному высокой стеной, бродил трогательный и прелестный свет. За садом сияли леса и горы.
Мальчик вышел с повязкой на глазах. Левую руку он бессознательно держал у сильно бьющегося сердца, а правая нервно шевелилась в кармане бархатной куртки. Его вел глухонемой негр, послушное животное в руках доктора Круза.
Немного погодя, вышел еще один мужчина, по-видимому, содержатель одного из игорных домов.
– Что, доктор? – спросил он.
– Сердце в порядке, – ответил Круз. – Нервы истощены и вялы.
– Пари, что он помешается с наступлением тьмы.
– Пари на смерть.
– Та же сумма.
– Мой друг, – начал Круз, потянув мальчика за плечо к себе. – Сейчас ты увидишь солнце, солнце – которое есть жизнь и свет мира. Сегодня последний день, как оно светит. Это утверждает наука. Тебе не говорили о солнце потому, что оно не было до сих пор в опасности, но так как сегодня последний день его света, жестоко было бы лишать тебя этого зрелища. Не рви платок, я сниму его сам. Смотри!