Больше всех суетился профессор. Он сам взялся отмачивать эфиром почерневшие бинты. Работа шла медленно. Нагнувшись, они стояли втроем над легким и таинственным свертком и оборот за оборотом снимали ветхую материю. Только к вечеру под оставшимися бинтами появились очертания человеческого тела. Бинты становились все светлее и светлее и, наконец, стали совсем белыми с чуть сероватым оттенком.
Профессор Брэдли впервые надел белый халат и почувствовал себя в нем несколько неловко. Чтобы не испачкать его, он держал руки перед собой, на весу, а носовой платок из кармана доставал двумя пальцами.
Доктор Адамс вдруг представил себе этого Мересу живым: высокий лоб, большие миндалевидные темные глаза, плотно сжатые губы. Нижняя короткая одежда похожа на юбочку и мало чем отличается от набедренных повязок рядовых воинов. Грудь и плечи покрыты крест-накрест панцирной лентой из золотых звеньев, ярко сверкающих на солнце. Тонкая талия перетянута драгоценным, усыпанным каменьями поясом. Свободный конец пояса свисает спереди почти до колен. На плечи накинут длинный плащ из легкой прозрачной ткани, а голова украшена высоким убором из жесткой материи. На ногах Мересу легкие сандалии с заостренными спереди и загнутыми вверх подошвами. В руках кривой бронзовый меч с массивной золотой рукояткой. Мересу выше всех, и когда он идет, в походке чувствуется уверенность сильного и смелого.
В лаборатории потемнело, и когда Эйприл включила свет, сразу бросилась в глаза куча бинтов около деревянного ящика у двери. В комнате стоял терпкий запах эфира, от которого у Эйприл начинала кружиться голова.
Когда доктор Адамс раскрыл окно, с улицы донесся вечерний шум города, и все трое почувствовали, что мумия на столе вдруг стала жалкой и ненужной. Эйприл разочарованно протянула:
- Профессор, и это останки человека, который действительно когда-то ходил по земле?
- Ходил? Это не то слово! Он был облечен неограниченной властью и мог творить большие дела, совершать величайшие жестокости. И не его вина, что последних, наверное, было больше. Увы! Такой тогда был век!
Эйприл любила слушать профессора, но на этот раз она решила не задавать больше вопросов. Она не особенно верила в удачу эксперимента и боялась высказать это профессору. И все же где-то в глубине души у нее теплилась смутная надежда: если доктор Адамс взялся за опыт, значит он должен быть доведен до конца.
Зато доктор Адамс все больше и больше сомневался в успехе. Когда он в первый раз увидел в ящике мумию, ему захотелось отослать ее обратно, и, честно говоря, он оставался сейчас в лаборатории только ради профессора Брэдли.
Сняли последние бинты, и, когда, наконец, показался кусочек кожи, профессор Брэдли и доктор Адамс переглянулись.
Эйприл вопросительно смотрела то на одного, то на другого.
- Вы видели когда-нибудь мумию? - спросил у нее доктор Адамс.
- Да, конечно. Она сухая и жалкая, - глядя на мумию, произнесла девушка.
- Вы правильно заметили, этим-то она и отличается от обычной мумии. Обычная мумия выпотрошена, черна и практически представляет собой скелет, обтянутый остатками сухой кожи.
Прекрасно сохранившаяся мумия поблескивала глянцем кожи под ярким светом электрических ламп. Случайные блики света, отраженные от металлических приборов и стекол, делали обстановку опыта фантастической и немного жуткой, а падая на мумию, выявляли черты сухого, острого лица. Тонкий нос с горбинкой, большой лоб, переходящий в голый череп, глаза, запавшие глубоко в орбиты.
Эйприл долго смотрела на мумию, изучая строение лица, а потом бросила:
- Гордый какой!..
Профессор Брэдли наклонился с лупой над тяжелым браслетом, который свободно висел на левой высохшей руке мумии.
- Здесь есть надпись, которая начинается словом «Радость», видите, Эйприл? - и он показал ей в лупу черную фигурку женщины, играющей на тимпане.
- Радость! - задумчиво проговорила она. - К чему же радоваться бедному архитектору, ведь он мертв? Жил, жил...
- ...и вдруг умер, - с улыбкой закончил доктор Адамс.
- Возможно, он был красив, - не сдавалась Эйприл.
- Быть может, - согласился Брэдли.
- «И одна отрада была у фараона: смелый и преданный друг был у него - молодой архитектор Мересу...» - продекламировал доктор Адамс.
Профессор Брэдли и Эйприл послали удивленные взгляды туда, где стоял доктор Адамс.
- Невероятно! Ты разве еще помнишь?
- Может, и не все, но это, как видишь, помню, ведь было время, когда имя Мересу у тебя с языка не сходило. Итак, - спустя пару минут, сказал торжественным голосом доктор Адамс, - начнем второй этап пробуждения жизни в останках того, кто управлял строительными работами в обители вечности.
- Начнем, - кивнул профессор Брэдли.
- Интересно, а где же сейчас наши друзья-черепашки? - Эйприл выглянула из окна. - Да вот же они. Эй!
Черепашки стояли под окном весь день и ждали каких-либо результатов. Эйприл крикнула им как раз в тот момент, когда они собирались уходить домой, так ничего и не узнав.
- Как дела? - поинтересовался Донателло.
- Уже есть какие-нибудь сдвиги? - стоя у него за спиной, крикнул Микеланджело.
Эйприл отрицательно покачала головой.
- Вы пустите в лабораторию Микеланджело, - заметил Рафаэль, - он у нас скорый, и через час Мересу не только оживет, но и бегать будет!
Черепашки засмеялись.
- Это кто такой быстрый? - не удержался доктор Адамс.
- Микеланджело, - ответила Эйприл.
- Так черепашки здесь? - глаза профессора Брэдли округлились. - Немедленно зови их сюда, пусть полюбуются на Мересу, которого они отбили у призраков в пустыне.
Высушенная мумия не вызывала отвращения у черепашек, напротив, глядя на нее, они чувствовали, как растет в них привязанность к ней и стремление поскорее увидеть загадочного Мересу.
Прошло три дня. Мумия лежала теперь в большой стеклянной ванне, в теплой воде, в которой были растворены питательные вещества и антибиотики. Кожа мумии уже утратила свой блеск и стала матовой.
Эйприл называла ванную фараонским санаторием, а к самой мумии относилась подомашнему. Она обращалась к останкам Мересу, именуя их не иначе как «вашим высочеством», и спрашивала, за что ему пришлось уйти раньше срока из цветущих садов повелителя Египта.
Профессором Брэдли постепенно начинала овладевать глубокая усталость. Он никак не предполагал, что результатов необычайного эксперимента придется ждать так долго. Часами он прохаживался по полутемному коридору или сидел у окна и глазел на птиц, возившихся на цветочной клумбе.
Черепашки, решив, что их присутствие никак не влияет на процесс оживления мумии, сидели дома, время от времени, позванивая в лабораторию.
На пятый день мумия приобрела формы, отдаленно напоминающие человеческое тело. Мумия стала как будто больше. Возникало такое ощущение, что ей стало тесно в стеклянной ванне. Она лежала запрокинув голову назад и повернув ее вполоборота вправо. Нижняя губа отвисла и обнажила ровные зубы в странной, жутковатой улыбке. А на шее, чуть выше ключицы, обнаружилась небольшая рана. По ее форме было видно, что нанесена она колющим оружием, очевидно узким кинжалом.
В последние два дня доктор Адамс всю мумию исколол шприцем, вливая некий раствор, который он называл стимулятором. И вот начался третий и последний этап этого фантастического эксперимента.
Было десять часов утра, и в комнату врывались горячие лучи летнего солнца. Солнечные зайчики играли на стеклянных колбах, прыгали по никелированной поверхности приборов и инструментов самой разнообразной формы.
В лаборатории стояла торжественная тишина. Еще с вечера здесь появился новый прибор, поблескивающий стеклом и никелем. Это был, как объяснил доктор Адамс, перфузионный аппарат для искусственного кровообращения. Доктор Адамс внес в него кое-какие конструктивные изменения и назвал автожектором. Порцию за порцией он всасывал в стеклянный баллон раствор из ванны, насыщал его кислородом и направлял обратно в ванну. Легкое гудение автожектора, точно жужжание огромного шмеля, попавшего в комнату, постепенно стало привычным и почти не замечалось.