- Я вижу, - улыбнулся профессор Брэдли, - я не очень-то развеселил вас. А что, если мы возьмем саркофаг с собой, ведь если доктору Адамсу удастся оживить мумию, то, кто знает, что она сможет нам рассказать еще!
- А все же, кто убил Мересу? - спросил Леонардо.
- В тексте говорится, что нож вложил в руки девушки бог Амон, - с подозрением произнесла Эйприл.
- Похоже, что этот Яхмесу был не совсем искренен в своем признании. Что-то он скрыл, - вслух соображал Донателло.
- Кто же убил тебя, Мересу? - обратился Рафаэль к стоящему рядом с ним саркофагу.
- Жди, он сейчас назовет имя убийцы, - засмеялся Микеланджело, но, увидев, как на него посмотрел Донателло, добавил: - Молчу.
- Тогда зачем нужно было писать два текста? - недоумевал Леонардо.
- Это очень просто объясняется, - отозвалась Эйприл, - один для фараона, а другой для его врагов. Если помните, фараон велел похоронить его любимого друга, как фараона в специально построенной для него гробнице.
- Это значит, что саркофаг наполнили драгоценностями, сверху положили фуляр с папирусом, закрыли и замуровали в гробнице, чтобы Эхнатон ничего не заподозрил, - рассуждал Донателло, - а саркофаг с телом Мересу...
- ...мы отвоевали у призраков и принесли сюда, - продолжил Микеланджело. - Невероятное совпадение!
- Невероятное совпадение, - тихо повторила Эйприл, задумавшись.
- Как видите, в жизни все случается, - подытожил профессор Брэдли. - И я не удивлюсь, если завтра в пустыне вы не увидите странных призраков.
Рафаэль вздрогнул. Он вспомнил Бентреш, его сердце сильно застучало. Сжимая в кулаке ее браслет, он решил никому не говорить о нем. «Пусть это останется тайной», - подумал Рафаэль, обводя всех недоверчивым взглядом.
- Профессор, кажется, мы забыли про сокровища, которые у вас похитили, - подхватился Леонардо, - ведь мы должны выяснить где они.
- Я об этом уже думал, - спокойно ответил профессор.
- И что же, - не унимался Леонардо, стоя возле стола.
- Мы должны найти Гуссейна, думаю, он нам поможет. Но прошло столько лет, мы не переписывались, поэтому я даже не представляю: где его можно найти, - на лице профессора отразилось сомнение.
- Главное, не отчаиваться, - подмигнула ему Эйприл, - ведь нам удавалось и не такое! А теперь настала пора видеть сны.
Черепашки быстро уснули, разлегшись на своих спальных мешках. Эйприл лежала с закрытыми глазами, надеясь, что тоже сможет хорошенько выспаться.
Профессор Брэдли вышел из палатки прогуляться. Он был рад тому, что многолетние его исследования успешно продвигаются, и даже близятся к своему завершению, был рад что жизнь прожита не зря, если это смогло всерьез кого-то заинтересовать. Чувство удовлетворенности придавало сил, и профессор считал себя в эти минуты счастливым человеком.
Глава 22. Второй сон Рафаэля
Открылась дверь, и Рафаэль вошел в большую светлую комнату с высоким потолком. Мебель поразила его внешним великолепием и изысканностью форм. «Очевидно, - подумалось ему, - я нахожусь в музее».
Он увидел возле узкого длинного окна с округлым завершением очень приятного человека, который сидел на диванчике с высокими резными ножками, сделанными в виде дуг. Лицо человека было утонченным, словно выточенным искусным мастером. Рафаэлю оно показалось спокойным и приветливым, а взгляд умным и одухотворенным.
На голове человека был легкий берет, из-под которого почти до плеч спадали прядями темные волосы.
На нем был свободный темный блузон, перехваченный на талии поясом. Ноги облегали мужские рейтузы.
Легкий ветерок из приоткрытого окна подхватил его волосы, точно играя, и бросил, а свободную материю блузона собрал в мягкие складки.
Рафаэль подходил к нему медленно, боясь нарушить какую-то особенную ауру, которая от него исходила. Человек был гармоничен и исполнен грации.
- Кто вы? - спросил Рафаэль.
- Ты не узнал меня? - человек несколько удивленно приподнял брови и в ожидании ответа посмотрел на черепашку.
- Не-ет.
- Художник эпохи Возрождения - Рафаэль Санти. Что же ты не спросишь меня: почему я явился к тебе во сне?
- Да, почему? - Рафаэлю-черепашке показалось, что голос его дрожит, а оттого холодноват в своем эмоциональном выражении.
- Не вижу, чтобы ты был как-то удивлен, - сказал художник.
- Разве во сне стоит чему-нибудь удивляться?
- Может, и так. Я подумал, что тебе было бы полезно узнать кое-что обо мне.
- А я и так кое-что знаю, - похвалился Рафаэль-черепашка.
- Что, например?
- Мы с друзьями-черепашками ходили в музей...
- Понятно-понятно, ты видел мои картины, - перебил его Рафаэль-художник. - Любопытно, что ты о них думаешь?
- Они великолепны.
- И все?
- На них изображены такие красивые женщины...
- В каких, например?
- Ну, - черепашка задумался, - «Мадонна среди зелени», «Мадонна Конестабиле», «Прекрасная садовница» и, конечно же, «Сикстинская мадонна».
- Мне приятно, признаюсь, слышать это. Значит, мои картины живут после меня своей жизнью, - с гордостью произнес художник. - Мне тридцать семь лет, а моим картинам - столетия.
Рафаэль Санти посмотрел за окно, где покачивались, шелестя листвой, ветви деревьев.
Какой-то голос невидимого третьего лица услышал Рафаэль-черепашка:
- Он красив. Не правда ли? - и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Он обладает грацией, которая сразу же делает его обаятельным. Эта грация, эта благородная красота важнее знатности. Она проявляется естественно, без всякого усилия, во всяком слове, во всяком действии. В разговоре с людьми всех рангов, в играх, смехе и шутках он проявлял чарующую мягкость, так что каждый, кто хоть раз поговорил с ним, оставался к нему навек привязан.
Рафаэль-черепашка понимал, что перед ним совершенный человек, о чем он прежде и не подозревал. Слова проникали в его сознание, и он заранее верил всему, что слышал от него:
- Между художниками, работавшими под руководством Рафаэля, царило такое согласие, что каждый злой помысел исчезал при одном виде Рафаэля, и такое согласие существовало только при нем, потому что все чувствовали превосходство его ласкового характера и таланта, - и благодаря его прекрасной натуре, всегда столь внимательной и столь бесконечно щедрой на милости, что люди и животные чувствовали к нему привязанность. Отправляясь ко двору, он всегда был окружен полсотней художников, людей добрых и смелых, составляющих его свиту, чтобы воздать ему честь.
Голос замолчал, а Рафаэль-художник обратился к черепашке:
- Надеюсь, люди сейчас живут на земле гармонично и счастливо?
- Да, как сказать!
- Как есть, так и говори, - лицо художника стало настороженным, словно он знал заранее ответ, но боялся его услышать, хотел оттянуть миг разочарования.
- Наш учитель Сплинтер учит бороться со злом, но зло неистребимо, потому что вечно, - обреченно произнес Рафаэль-черепашка.
Художник минуту помолчал, его миндалевидные глаза наполнились сожалением.
- Мне думалось, что со временем люди достигнут совершенства в отношениях, отчего жизнь их превратится в райское бытие, и будут царить любовь, благодать и красота.
- Красота - это прекрасно! - воскликнул Рафаэль-черепашка, вспоминая Бентреш. - А что для вас красота?
- Красота... это как бы круг, середина которого - добро. Как не может быть круга без середины, так не может быть красоты без добра. И если хорошо всмотреться во все, нас окружающее, можно увидеть, что доброе и полезное обладает красотой... Взгляни на огромную машину мира, налаженную для сохранения и процветания всех сотворенных вещей... Круглое небо, украшенное столькими звездами, а посередине земля, держащаяся собственным весом, солнце, которое, кружась, освещает все, луна, получающая от него свет... и остальные пять звезд, которые следуют по тому же пути. Эти тела имеют между собой большую зависимость, определенную столь необходимым порядком, и при малейшем изменении в порядке, они не могли бы пребывать вместе и мир бы погиб; и они тоже обладают такой красотой, что человеческий ум не был бы в состоянии придумать ничего более прекрасного.