Доктор Адамс, Эйприл и профессор Брэдли, согнувшись, напряженно смотрели на пробирку и падающие капли, ожидая от них ответа.
Прошло пять минут, потом десять. Доктор Адамс и Эйприл переглянулись. Капли падали в пробирку с прежней частотой.
Прошло еще пять минут. Доктор Адамс стоял неудобно, полусогнув ноги в коленях - и они затекли, спина начала болеть. А капли падали все в том же темпе: кап, кап, кап...
Наконец доктор Адамс выпрямился, расправил плечи.
- Ничего не вышло, - с досадой проговорил он, - мертвые сосуды не сокращаются. Впрочем, добавил он после минутного молчания, - быть может, это и не так. Еще не все потеряно. У нас есть время - это, во-первых; есть другие пальцы и органы у мумии - это, во-вторых. В общем... мы будем продолжать опыт.
Профессор Брэдли, еле дотащившись до кресла, упал в него и закрыл глаза от усталости. Напряжение прошедших минут не прошло даром.
В одной руке у профессора Брэдли - блокнот, второй рукой он поддерживает тяжелую голову. Он почти не спал все эти пять суток. Доктор Адамс так и не сумел уговорить его поспать на диване в соседней комнате. Каждая секунда в этих пяти днях казалась ему замечательной своей небывалой новизной.
Но вот вновь зажурчал автожектор и отогнал дремоту. Профессор Брэдли тряхнул головой, встал, сделал несколько шагов по комнате, а затем подошел к доктору Адамсу.
- Ладно, Дэвид, - сказал он, желая успокоить друга, - ты и так сделал достаточно для того, чтобы оживить мумию. Это все мои выдумки... Если даже ничего не получится, то сам факт настолько интересен, что об этом стоит поговорить.
- Поговорить? - доктор Адамс задумался. - Да, Джоан, пожалуй, ты прав, придется именно только поговорить. Судя по тому, как идет дело, у нас очень мало шансов на успех.
Под ловкими руками доктора Адамса мумия постепенно обрастала иглами, от которых тянулись резиновые шланги. В каждый палец по игле. Иглы в сосуды, питающие кровью ткани ушей, подбородка, шеи. Вокруг ванны с мумией теперь стояли десятки пробирок, и в них падали капли раствора, проделавшего свой путь в тканях мумии.
Эйприл молча ассистировала доктору Адамсу. Он был доволен ею. Она работала быстро, красиво и точно.
Профессор Брэдли посмотрел на Эйприл изучающим взглядом. «А ведь она похудела за эти пять дней! Появились темные круги под глазами и лицо как-то осунулось», - подумал он. Правда, он три или четыре раза отправлял ее спать в соседнюю комнату, но пятнадцать часов сна за пять суток беспрерывного напряжения, конечно, очень мало.
Эйприл вела рабочий дневник в лаборатории. «Двенадцать часов дня. Включен прибор для оживления высушенных органов. В палец мумии пущен раствор со стимулятором.
Четырнадцать часов. В палец подан раствор с адреналином. Сосуды не реагируют».
В тишине гудел автожектор, едва уловимо для слуха перекликались капли, падающие в пробирки, И уже привычными шагами мерил комнату профессор Брэдли.
«Семнадцать часов. Раствор подан в артерии всех пальцев и ушей, в артерии, питающие покровные ткани головы.
Восемнадцать часов. Произведена проверка адреналином. Никаких признаков жизни».
Доктор Адамс через каждый час менял давление в аппарате. Через каждые полтора-два часа делал испытание адреналином. Результаты по-прежнему были неутешительны.
Вечером, на закате солнца, доктор Адамс посмотрел на Эйприл. Она сидела на высоком стуле и беспрестанно надвигала шапочку на выбившийся локон. Движение было ненужное, и делала она его только затем, чтобы не уснуть.
- Идите спать, - не терпящим возражений тоном сказал доктор Адамс.
- А если?.. - и она глазами показала на мумию, лежащую в ванной.
- Тогда я разбужу вас... впрочем, ничего не получится, а жаль.
- Неужели ничего?
Доктор Адамс как-то нервно задергал плечами.
- Если и была у меня какая-то надежда, то после сегодняшнего... - Он не договорил.
По его глазам Эйприл прочла конец фразы. Она видела сколько сил ушло на проведение этого эксперимента у доктора Адамса. Но где-то внутри нее какое-то чувство подсказывало, что их труды не напрасны. Ей хотелось поскорее встретиться с черепашками. За эти дни они общались лишь по телефону. «Они тоже очень волнуются, но проявляют исключительное терпение, - думала Эйприл. - Вчера Донателло пожаловался на Микеланджело, что тот собирается принести к ним в дом детеныша крылатого муравья. Рафаэль активно посещает картинные галереи, наверное, решил заняться живописью. Леонардо возится с Роби, пытаясь модернизировать конструкцию их домашней хозяйки». Мысли были настолько приятными, что Эйприл заулыбалась.
Доктор Адамс подошел к письменному столу и, чтобы не задремать, стал рассеянно вертеть винтики стоящего рядом микроскопа. «Нет, мне определенно не следовало браться за этот обреченный на неудачу опыт. Если даже папирус профессора Брэдли не мистификация, то все же глупо надеяться на возможность вызвать искру жизни в мумии, которая пролежала свыше трех с половиной тысяч лет... Но ведь мумия не подвергалась бальзамированию и, однако же, замечательно сохранилась. Если она все время находилась в подземном гроте, в очень сухом воздухе, при постоянной температуре, то разве в ее тканях не могла сохраниться жизнь в скрытом состоянии? Ведь я всегда утверждал, что мумификация не что иное, как сухой анабиоз тканей... Ерунда! Нельзя искусственно подгонять факты под собственную гипотезу, желаемое принимать за действительное».
Доктор Адамс оставил в покое микроскоп и теперь машинально и бесцельно передвигал различные предметы, стоящие на столе.
Ну, допустим даже, что аналогия между анабиозом и мумификацией в естественных условиях справедлива... Разве можно сбрасывать со счета фактор времени? Кому-кому, а уж мне-то хорошо известен старый спор о зернах пшеницы из гробницы фараонов. Когда это?.. Да... еще в прошлом веке нашли зерна, которые пролежали две тысячи лет, высохли и почернели от времени. Но как только их намочили, они проросли. Сколько шуму наделали эти зерна в научном мире! А потом стали утверждать, что ученые были введены в заблуждение: арабы якобы продали вместе с зернами, добытыми из гробницы зерна современные. Это подтверждалось и более поздними опытами: зерна, взятые из других гробниц, не прорастали, при размачивании они распускались в однородную клейкую массу...»
Доктор Адамс поднялся и подошел к окну в надежде оставить свои сомнения за письменным столом, но они, невесомые, тоже перелетали к окну и продолжали спорить в уставшей от бессонницы голове.
«Ведь утверждение еще не доказательство! Стоит ли винить никому не известных лукавых арабов с восточного рынка? Да и были ли они - эти арабы? Не проще ли предположить, что разные семена хранились в различных условиях? Если условия позволяют семенам оставаться в состоянии скрытой жизни - сухого анабиоза, - они могли лежать очень долго, а затем прорасти. В других условиях, когда менялась температура и высока была относительная влажность воздуха, в семенах происходили вспышки жизнедеятельности. Семена постепенно растрачивали живое вещество и только поэтому погибали. Но если так, то почему не могла сохраниться искра жизни и в мумии, если она лежала в идеальных для анабиоза условиях? Нет, я решительно не вижу никаких причин, которые делали бы абсурдными согласие на этот эксперимент».
Спор с самим собой мог никогда не закончиться. Доктор Адамс отошел от окна и внимательно оглядел лабораторию, словно видел ее впервые.
Профессор Брэдли устал ходить и теперь дремлет, облокотясь на подоконник, подложив под голову большие руки.
В стеклянной ванне по-прежнему лежит мумия. Все также шумит автожектор, и только солнечные зайчики приобрели кроваво-красный оттенок и переселились со стен на потолок.
Доктор Адамс прошелся по комнате, пригладил волосы и, подойдя к другу, осторожно тронул его за плечо.
Профессор Брэдли вскочил и бросился к ванне.
- Ну что?
На полпути его остановил усталый голос доктора Адамса:
- Я думаю, что ничего не выйдет. Я теперь даже уверен в этом.