Король Лек не обнаружил своей слабости перед девушкой. Бесцельно брел он подземными переходами не одну милю, не замечая почтительных поклонов подданных. Но, оставшись один, он сел на землю, обхватил колени руками и предался горести.
Она любит! И она любит не меня! — повторял он себе, ревнуя Клер. — А ведь я король! Я полон мудрости. Я владею сокровищами и чудесными тайнами. Я — лучший из глуммов, а глуммы лучше людей! И она меня не любит, а любит юношу, которому совершенно недоступна мудрость глуммов, а может быть, недоступна и никакая мудрость. Ясно, что Клер не питает никакого уважения к добродетелям и совершенно неразумна. Мне следовало бы смеяться над ее безрассудством. Но я люблю ее, и ничто на свете мне не мило, потому что она меня не любит!»
Долгие дни скитался король Лек один- одинешенек по самым диким ущельям гор, перебирая в уме разные грустные, а порой и недобрые мысли. Он размышлял — не попытаться ли ему сломить Клер? Отчего бы ему не заключить девушку в тюрьму и подвергнуть пытке голодом, чтобы заставить ее стать его женой?
Но едва только эта мысль зародилась, он тут же отогнал ее и стал мечтать о том, как он пойдет к Клер и бросится к ее ногам. Но и этот вариант его не устраивал. Так он и не придумал, что ему делать.
И тогда гнев короля обратился на принца Грегори. Ему страстно захотелось, чтобы этого юношу унес далеко-далеко какой-нибудь волшебник или, по крайней мере, чтобы Грегори пренебрег любовью Клер, если ему когда-нибудь доведется узнать о ней.
«Хотя я и не стар, — говорил себе король глуммов, — но я живу уже очень долго. Мне не раз приходилось страдать. Но все мои страдания, как бы глубоки они не были, никогда не оставляли во мне такого чувства горечи, какое я испытываю теперь. Сочувствие или жалость придавали моим чувствам дивную кротость. Сейчас же скорбь моя отравлена едкой желчью. Она отравлена ядом злого желания. Душа моя иссохла, и очи исходят жгучими слезами.»
Опасаясь, что эти ревнивые размышления сделают его несправедливым и злым, король избегал встречи с молодой девушкой. Он боялся, что в порыве страсти заговорит с Клер языком человека слабого и неистового.
Однажды, когда мысль о любви Клер и Грегори терзала его сильнее обычного, король решил посоветоваться с Нутом, самым мудрым из глуммов. Нут жил на дне глубочайшего колодца.
Этот колодец был замечателен тем, что в нем всегда было ровное и мягкое тепло. Там не было темно, потому что два маленьких светила — бледное солнце и красная луна — освещали, чередуясь, все его закоулки. Спустившись в колодец, Лек застал мудреца в его алхимической лаборатории.
У Нута было доброе лицо кроткого старичка, а на своем колпачке он носил богородицыну травку. Он был чист сердцем и простодушен, как и все глуммы.
— Я пришел к тебе, мудрейший Нут, потому что тебе известны многие вещи, - сказал король, обнимая его. — Мне нужен твой совет.
— Я мог бы знать множество разных вещей, ваше величество, — ответил Нут, — и в то же время оставаться глупцом. Но мне известен способ постичь некоторые из тех бесчисленных фактов, которые мне неведомы. Вот поэтому я справедливо пользуюсь славой мудреца.
— Не знаешь ли ты, где в настоящее время находится некий юноша по имени Грегори? — спросил король.
— Не знаю и никогда в жизни не стремился узнать, — ответил мудрец. — Поскольку люди глупы, невежественны и злы, меня мало интересует, что они думают и что делают. Храбрость мужчин, красота женщин и невинность детей — вот и все, что есть достойного у этой высокомерной и ничтожной породы. Без этих качеств все человечество в целом было бы просто жалко и смешно.
Целиком с тобой согласен, — кивнул король. — Но именно сейчас мой покой нарушен некоторыми из этих человеческих
качеств.
— Чтобы ЖИТЬ, ЛЮДИ ДОЛЖНЫ трудиться, как глуммы, но они восстают против этого божественного закона, — вздохнул мудрец. Они не только не находят счастья в труде, как мы, но и предпочитают воевать вместо того, чтобы работать. Им больше нравится убивать друг друга, чех помогать один другому.
— Но будем справедливыми, — прервал король, — и признаем, что краткость жизни людей — главная причина их невежества и свирепости.
— Верно. — согласился мудрец. — Люди живут так недолго, что не успевают научиться жить. Народ глуммов, обитающий под землей, лучше и счастливее их. Если мы и не бессмертны, то каждый из нас существует столько же времени, сколько существует земля, которая дает нам приют в своих недрах и согревает своим животворным теплом. А на долю людей, которые рождаются на жесткой земной коре, достается только ее дыхание: то обжигающее, то леденящее, и оно несет в себе смерть вместе с жизнью.
И все-таки люди довольны средой своего обитания! — с горечью произнес Лек.
— Я тоже заметил, что люди обладают одной добродетелью, которая делает душу некоторых из них более прекрасной, чем души глуммов. Эта добродетель — чувство жалости. А познается оно в страданиях.
— Чувство жалости? — удивленно переспросил король.
— Глуммам это чувство мало знакомо, — пояснил Нут. — Мы мудрее людей, и у нас меньше горестей. Поэтому глуммы выходят иногда из своих глубоких пещер на немилостивую кору земную и живут рядом с людьми, чтобы любить и страдать заодно с ними, и, таким образом, познать чувтсво жалости, которое освежает душу, как небесная роса. Сохранились древние предания о некоторых из таких глуммов. Такова правда о людях, ваше величество. Но ведь вы спрашивали меня о судьбе лишь одного из них?
— Да, о Грегори Умбрийском, — повторил Лек.
Старый глумм стал смотреть в одно из зрительных стекол, которых было множество в комнате. Глуммы не имели книг, а те, которые к ним попадали случайно от людей, служили игрушками. Чтобы чему-нибудь научиться, глуммы не читали, как люди — глуммы смотрели в зрительное стекло и видели предмет, который их интересовал. Однако трудность заключалось в том, чтобы выбрать подходящее стекло и уметь с ним обращаться. Некоторые стекла были сделаны из хрусталя, другие — из топаза и опала.
Но те, которые представляли собой большой отполированный алмаз, обладали наибольшим могуществом. При их помощи можно было видеть самые отдаленные предметы.
У глуммов имелись также лупы из незнакомой людям прозрачной породы. С их помощью они могли проникать взором сквозь стены и скалы, словно те были из стекла. Другие лупы обладали способностью точь-в-точь, как зеркало, отражать все, что уносило в своем быстром течении время.
Глуммы умели вызывать в свои пещеры из бесконечной глубины эфира свет давнего прошлого со всеми формами и красками минувших дней. Они созерцали прошедшее в тех потоках света, которые, раздробившись некогда о тела людей и животных, растения и камни, снова воссоединялись через многие тысячелетия в бездонном эфире.
Старый Нут отличался великим умением отыскивать формы древних времен и даже те непостижимые формы, которые существовали задолго до того, как облик земли стал таким, каким является ныне. Так что для него было сущим пустяком разыскать принца Грегори.
Поглядев с минуту в одно совсем простенькое стеклышко, он сказал королю:
— Ваше величество, тот, кого вы ищите, находится в плену в хрустальном дворце озерных фей. Оттуда еще никто не возвращался. Стены дворца находятся у границ твоего королевства.
— Он там? Ну, так пусть там и остается! — вскричал Лек, довольно потирая руки. — Желаю ему всего хорошего!
И, обняв старого мудреца, король ушел из колодца, хохоча во все горло.
Всю дорогу он держался за живот и давился от смеха. Его голова тряслась, а борода подскакивала на животе. Глуммы, которые ему встречались на пути, радовались при виде короля, который в кои-то веки развеселился, и тоже начинали хохотать. Глядя на них, и другие обитатели подземного царства покатывались с хохоту. Так, хохот передавался от одних к другим, и, наконец, вся внутренность земли затряслась в этой ликующей икоте: «Ах-ха-ха! Ох-хо-хо! Ха-ха-ха!»