- А они что?
- Взвыли... Прощай, чертяги...
Он помахал рукой и швырнул дверью, уходя.
- Надежа-парень, - сказал Басин.
--------------
День свадьбы и переезда Андрея в квартиру Птиченьки приближался.
Она перестала ходить на службу, только не сняла своего черного вдовьего платья, - другого не было.
Кирик получал молоко и озорничал.
Вместе с успокоением к Екатерине Владимировне вернулись живость движений и стройный образ мышления.
Остро почувствовала она значительность момента, придя с Андреем в Клуб моряков.
В зале пахло машинным маслом, потом и елками.
Екатерина Владимировна села на стул, обвитый зеленью.
Заиграли Интернационал.
- Встань, - сказал Андрей.
- И ты не выше этого? - удивилась она.
Он сжал ее локоть.
- Я выше, но есть другие. Встань, Кать.
Встала с гримаской.
...Сыпались частушки, топотала русская, звякали балалайки.
Шумом долетали все звуки до Екатерины Владимировны. Воспоминания, стертые мутными годами, зашелестели вновь... Собинов, Батистини, Гофман, Шаляпин...
Ей ли здесь восхищаться?..
Андрей тоже был спокоен. Домой пошли молча.
Подымаясь по лестнице, Андрей взвил Птиченьку на руки, внес, положил на диван...
Стянул шутливо ее ворот, пощекотал за ухом и ушел.
Из-за двери, пока Птиченька спускала крюк, позвал:
- Кать!
- Ну? Забыл что-нибудь?..
- Нет, - повидимому, приложил губы к дверям. - Ты, Птиченька, не думай... Мне без тебя солоно приходится.
И побежал вниз, растревожив лестницу.
Птиченька стояла в темноте. Сомненья полегли на земь, и огоньки хмельные плясали в глазах.
--------------
Подвалил март.
По сквозному снегу Андрей, Птиченька и свидетели пошли в комиссариат.
Потому ли, что лестница, по русскому обычаю, стелилась пылью; оттого ли, что хор не грянул песнью и не белелось платье, но Птиченька приняла бракосочетание, как обман.
Гвоздев заметил ее тревогу. Понял, что она искала таинства. Но таинства не было ни в кодексах Р.С.Ф.С.Р., ни в самом Андрее.
- Именем Р. С. Ф. С. Р. объявляю вас мужем и женою... Поздравляю вас.
Екатерина Владимировна оглянулась: кому предназначалось поздравленье?.. Повертела кольцо, не червонное, сравнила его с другим, в прошлом, и омрачилась.
Андрей шепнул:
- Люблю.
Ее ослепили эти слова. Нашлась ускользнувшая радость.
Андрей в толстовке высился перед ней. Это был муж.
- Наше - вам, - сказал Басин и загородил новобрачных газетой. - Загородочка, для целующихся...
Андрей засмеялся и поцеловал жену в шею. Она всколыхнулась.
Сели в типографский автомобиль, довезли свидетелей до их квартир, повернули домой.
Кирик был отослан к знакомым.
Предстоял вечер, ночь, вся жизнь, кажущаяся изломанной таинственными углами, линией.
В эту ночь не было ни Екатерины Алакаевой, ни Андрея Гвоздева.
Извечная радость страсти спаяла воедино и уронила в небытие.
--------------
Дни... С утра скрежет щепок под ножом, тяжкое круглое колыханье воды в ведре.
Прогулка с Кириком по дремлющим улицам, встречи с желто-высохшими людьми, запах селедок в одеревенелых руках.
Возвращенье домой, задорный треск разгорающихся дров, начинающая дышать плита.
Противно суслится под рукою белое сало и приятно холодит картофель.
Потом вечер, у печки... Голос Андрея, гудящий ласково.
Андрей Гвоздев получил провизионку на родину, в Гдовский уезд, богатый шпиком и хлебом.
Шел домой, веселый, все мысли устремлялись в одну точку - в знакомую деревню. Андрей, забыв улицу, не наяву, шел по тропке родного села и не хотел с нее сойти.
Скоро, скоро будет шумно взбалтываться на тряской телеге, ухнет вниз под гору, застрекочет между знакомыми заборами, хлебнет хлесткого текучего воздуха, ступит в рыжую чавкающую глину.
--------------
Андрей пришел домой. Еле одолел долгую лестницу. Ноги, опьяненные грезами, как будто ощущали ветхость низкого крыльца и не повиновались, отталкивали каменные ступени.
Птиченька подала обед. За месяц со дня свадьбы она поправилась, пополнела, губы чаще улыбались, но прямая морщинка впивалась в белизну лба, отклоняясь то вправо, то влево.
Кирик задавал вопросы:
- Куда дядя Андрей едет, когда вернется? Привезет ли меду? И что такое мед?.. - Он - желтый?..
Андрей спешил.
--------------
Надавив на локти, Андрей вытеснил чужое тело, - оно упало, как тугой мешок, - соскочил на платформу, выслушав брань, ринулся на станцию.
- Нет ли кого из Лядской волости? - гулко покрыл все голоса.
- Ого-го, сюды!..
Андрей подошел ближе и узнал Митрия из Горок.
- Дю!.. Гвоздев...
Родной возглас, свойственный гдовцам, порадовал Андрея. Обменялись рукопожатьем.
- Вези, Митрий, махоркой посчитаемся.
- Ладно! Садись. - Митрий улыбался. - С куревом у нас беда. Белые всю махорку потоптали.
Он с наслаждением потер пальцами желтую махорку.
Заверещали колеса, телега нырнула в лесную тишину.
Сразу крутые ухабы задали пляску телеге, захлестали по бокам.
- Вот, ямина, Митрий. Держи, чертяга, влево...
- Знаем, чего!..
Андрей, расправив шире глаза, окунул зрачки в черную гущу леса.
Пахло талым снегом. Прохладца лесная пахла влажными листьями и старой обнажившейся травой.
Навстречу хлестнула грязью и гиком чужая телега. Бабье розовое от первого загара лицо метнулось и унеслось.
- Гони, к чорту, гони, уважь земляка. Н-ну, катись!..
- А ты, что, за продуктами?..
Андрей поморщился. Городское новое словечко резнуло хмельной от деревенской воли слух.
- Да, за ними... Ну, а как вы?..
- Как тебе сказать?.. Многое испытали, как тут наступленье было.
- Да ведь наш уезд белым сочувствовал, - середняки да кулачество.
- Белые, однако, дело свое сгубили... - сказал Митрий. - Задавались! Нам и так и этак несладко. Нам, теперича, от власти отповедь... Совет, он тоже, мягко стелет, жестко спать.
- Отбирают?.. - догадался Андрей.
- Вот... Думаешь, легко?.. Какое, бабы совсем лютые стали. Поди, сунься к бабе, возьми ейного поросенка... Зверье!..
- Неважно... - согласился Андрей. - Только, думаю, утрясется.
- А ты, Гвоздев, холост?
- Женат.
- Кого взял?
- Дамочку.
- Дю!.. Хозяйственная?
- Ничего...
Митрий ударил коня:
- Ну, зяблый!..
Пили чай на полпути. Чудесное слово - махорка - преображало всех. Самовар быстрее закипал, даже плевался белыми брызгами, пироги и шпик лоснились на блюдах. Только сахар не показывался.
Повстречали за столом какого-то комиссара. Жирное, потное комиссарово лицо ширело от больших кусов хлеба.
- Ну, морда! - подумал Андрей.
Сам он пил, ел, отвечал на вопросы, и замечал: браня белых, радуясь концу помещиков, крестьяне жались от слова "коммунист".
"А впрочем, неудивительно, - подумал Андрей, скользнув глазами по комиссаровскому лицу. - Такие запугивают... Чистка нужна..."
Подъезжали к селу. Налево мелькнул сизый валун, занесся журавль, и резнули желтизной новые крыши.