Около двери в кабинет стоял невысокий человек с бородкой, в сапогах и полувоенной форме. Конечно, сам Бухарин. Подойти бы к нему и сказать, что думает энтузиаст пятилетки с Урала о «Головокружении…», но рука, держащая ручку чемоданчика, словно в ней оказалась неподъемная гиря, удержала его. У него иная задача, которую он не имеет права провалить. И он, взволнованный, прошел мимо «сосланного в промышленность» философа.
Инна, зная, какой сегодня решающий день у Саши, объявила, что поедет с ним и все время будет около него, даже не входя в огромное здание Наркомтяжпрома. Она, гуляя около главного подъезда, терпеливо ждала, пока Саша не выйдет.
Часа через два во время этого добровольного дежурства к заметной среди толпы людей девушке подошел милиционер:
— Вы ждете кого-нибудь, гражданочка?
— Конечно, своего друга, — не задумываясь, ответила Инна.
— А не могли бы вы назначать свидание своему сердечному дружку в другом месте, скажем, вот в этом сквере, наверху, у памятника героям Плевны?
— Никак не могу. Он, может быть, сейчас у самого Серго Орджоникидзе в кабинете, а издалека мне труднее влиять на исход их беседы.
— Вы что? Колдунья? Или голову мне морочите?
— Вы про телепатию слышали? Когда вы с молодой женой будете ждать ребенка, вы поймете, кто я такая.
Инна говорила что придется, глядя в мальчишеское лицо милиционера, который, как ей думалось, едва ли был женат.
Страж порядка опешил, слишком близко к истине были слова этой рыжей молодой колдуньи.
— По-настоящему — забрать бы вас надо, — неуверенно произнес он.
— Почему? За что? Я хулиганю? Кому-то мешаю?
— А потому: колдовать в общественном месте не положено, — не нашелся что сказать милиционер, отходя к своему посту.
А Инна продолжала «колдовать», то есть от всей души желать Саше успеха. Милиционер сменился, а она продолжала нести свое дежурство. Видела, как подъехал «линкольн» с гончей собакой на капоте. Из него вышел человек с усами в длинной кавалерийской шинели. Она не знала, кто бы это мог быть. Может быть, Саша встретится с ним…
А Саша, войдя в пустую приемную Павлуновского, оробел. Молоденькая, по моде коротко стриженная секретарша вопросительно подняла на него синие глаза.
— Я хотел бы показать товарищу Павлуновскому свое изобретение Мне рекомендовали обязательно встретиться с ним.
Будь это через несколько лет, после созревания советской бюрократии, секретарша спросила бы его, записан ли он на прием, или сказала бы, что у товарища Павлуновского назначено совещание и к тому же его вызвали в ЦК. Ничего этого она не сказала. Изобретатель, кому кто-то, верно, очень влиятельный человек, рекомендовал Павлуновского, показался ей необычным, и она только спросила:
— Какое изобретение?
— Военное, секретное и очень значимое.
Секретарша не узнала у посетителя, кто рекомендовал ему ее шефа, и вошла в кабинет. Через мгновение вышла, пригласив изобретателя войти.
Высокий человек в полувоенной форме поднялся из-за стола навстречу Званцеву:
— Какой фантазией порадуете? Как противника испугать? Как панику у врага вызвать?
— Нет. Как выстрелить на любое расстояние, хоть через океан…
— Немцы гигантскую Берту в свое время выстроили, по Парижу стрелять. Говорят, они и сегодня что-то такое придумали совершенное, чтобы пущенный из пушки снаряд на лету досылать дальше.
— Нет, у меня все много проще, если хотите, я могу вам показать.
И Павлуновский почувствовал в словах изобретателя столько уверенности, что только сказал:
— Москва словам не верит.