А Званцев торопился закончить свое второе детище — «Арктический мост», о строительстве прямого подводного плавающего туннеля через Северный полюс в Америку. Первые главы уже появились в его любимом с детства журнале «Вокруг света».
Молодой писатель вступил пока что не в Союз, а в Группком писателей и даже был избран в руководство вместе с прославившимся скоро Вадимом Кожевниковым. Но Званцеву пришлось вскоре снова стать инженером…
Повестка из Мытищинского военкомата добровольцу рядовому Званцеву Александру Петровичу пришла в понедельник 23 июня 1941 года, на следующее утро после выступления по радио товарища Молотова о коварном нападении на нашу страну гитлеровских войск и зверской бомбардировки мирного Киева. Званцев сразу же явился в военкомат. Теперь с вещами он должен был явиться к начальнику моботдела товарищу Кузьмину в среду 25 июня.
Неполных два дня осталось Саше, чтобы завершить последнюю главу «Арктического моста». И он с натужным спокойствием, хотя внутри все клокотало от гнева, волнения и беспокойства, которые вылились в напряжение последних страниц, дописывал свой роман. Пишущая машинка «ройял», единственная ценность, вывезенная им из Америки, исступленно трещала, словно бьющий по врагу пулемет.
К утру 24 июня роман был закончен, напечатанный под копирку в двух экземплярах. И Званцев сразу отправился в Москву. В электричке, переполненной встревоженными людьми, передавали друг другу сдержанные сводки о пограничных боях и геройстве отдельных бойцов, павших смертью храбрых. Нигде не сообщалось о массовых отпусках рядовых и офицеров и не ссылалось на трагическое воскресенье с ласковым солнцем и ясным небом, удобным для гитлеровской авиации.
Прежде, чем завезти остаток рукописи в Детиздат, Званцев зашел в соседний дом, в журнал «Вокруг света». В редакции был только ответственный секретарь Ясиновский. Худой, изможденный, он надтреснутым голосом то ли с горечью, то ли и с гордостью сказал:
— Закрываемся. Упаковываю рукописи. Ухожу на фронт.
Званцев бережно положил свои листки на полупустой стол.
— После победы, — отозвался Ясиновский. — Не знаю — чьей.
С тяжелым сердцем перешел Званцев в другое здание. В Детиздате женщины толпились в коридоре. Слышались обрывки фраз.
— Наши прорываются из окружения. Как это могло быть? А договор?
Ни Андреева, ни Абрамова в комнатах не было, и он прошел прямо в приоткрытую дверь директрисы издательства. Она встретила его в форме майора. Приняла у Званцева рукопись и только спросила:
— А вы когда?
— Завтра, товарищ майор.
— А я сегодня. Ваша книга поступила в продажу. Дай Бог не последняя.
— Последней не будет, — заверил Званцев.
Они тепло попрощались, пожелав победы, и больше никогда не встречались.
А назавтра он покидал Подлипки с чувством, что больше никогда не ступит на деревянный настил дачной платформы.
На платформе стояла Инна, и солнце золотило ее волосы. Она держала за руку шестилетнего сынишку Олежка. В первый раз она сегодня вышла на улицу, полгода проведя в постели. У нее было больное сердце, ревмокардит, как определил сам профессор Плетнев, прописавший ей постельный режим. Объявление войны и уход мужа в армию подняли ее с постели.
«Рядовой, необученный, Саша будет брошен в первые ряды как пушечное мясо, и маленький Олешонок останется сиротой. Дедушки нет. На Лубянке передач ему давно не принимают. Мать на ее руках. Опереться не на кого. Впереди — эвакуация. Люди уже собирают вещи. Надеяться можно только на себя. Сводки с фронта говорят о серьезных поражениях Красной Армии. Необъяснимая неподготовленность, исчезновение высшего и старшего командного состава — как это могло случиться?»
Кто мог ответить Инне? А вопросы продолжали ее мучить:
«Неужели все герои Гражданской войны предатели, как называют ее кристально светлого папу, Александра Яковлевича? И вот нежданное разбойное гитлеровское нападение!»
Любовь и страх, сознание своей ответственности подняли, казалось, безнадежно больную на ноги. И она провожала ясным, но горьким солнечным днем единственную свою опору — мужа — в непроглядную тьму, полную грозных опасностей гибели, увечья, плена.
К Инне с сыном подбежала пятнадцатилетняя дочка Саши Нина, два дня назад приехавшая к отцу на лето. Такой же белокурый крепыш со светлыми косами и серыми глазами, как прежде у девочки, но уже привлекательная девушка. А давно ли она, уткнувшись в отцовские колени, слушала на ходу придумываемый отцом роман, теперь уже книгу, взятую Званцевым с собой. Компактному томику в золотой рамке предстоит тоже воевать, он написан, по словам Бабушкиной, воинственно, предсказав то, что еще может случиться. Начальник моботдела, прочтя подаренную книгу, заметил: