Летели в Москву кружным путем, обходя линию фронта над тихими еще предместьями Сталинграда.
— Вот так, военинженер, — говорил Хренов своему спутнику. — Ты мне сразу приглянулся с танкетками своими, а на переправе сущность свою военную показал, хотя человек ты гражданский, даже, говорят, писатель. И решил я с тобой пооткровенничать, чтобы не пропало то, что знаю, а через тебя до людей дошло. Тебя как дома звали. Сашей?
— И Сашей тоже.
— Вот и для меня ты Сашей будешь. У нас про Верховного всякое болтают. И все, что Ягода, Ежов и иже с ними творили, все норовят на него повесить, а каков он сам, толком не знают и узнать боятся. А я, Саша, с ним самим дела имел. С финского фронта, как мы «линию Маннергейма» прорвали, я докладную ему написал.
— Вам, Аркадий Федорович, «Золотую Звезду» Героя дали, из генерал-майоров в генерал-полковники произвели.
— Не сразу, друг Саша, не сразу. Я хоть и не из трусливого десятка, но, признаться, струсил, когда из Выборга, куда передвинули границу от Сестрорецка, окраины Ленинграда, вызов к Самому получил. И всего через день, как осмелился послать докладную со стопкой книг по военно-инженерному делу. Наглость имел, его вроде как в ученики свои зачислить. Поскольку прочесть за такой срок эти книги невозможно, решил я, что вызван на расправу за дерзость и неуважение к вождю. Кого в ученики посмел брать! Была б Ежова воля, не коротали б мы с тобой полетное время за болтовней.
— И как же? Что же было?
— Так вот слушай, — тихим голосом предложил Хренов.
Званцев боялся проронить из-за гула моторов хоть слово. Но такова был его натура, что в нем сразу же заработала фантазия, и он представил себе все, как было, словно сам присутствовал там…
Хренов на военном самолете ночью, в назначенное время явился к Поскребышеву, неизменному секретарю товарища Сталина. Тот сразу пропустил его в святая святых — кабинет вождя. Генерал застыл в дверях навытяжку, разглядывая строгое убранство кабинета, с тяжелым письменным столом, с разноцветными телефонами. Рядом — журнальный столик с кипой знакомых книг, посланных вместе с докладной запиской. Длинный стол совещаний примыкал к письменному. Сейчас за ним сидели люди, лицом к Сталину Хренов лично мало с кем был знаком из этих людей.
— Знакомьтесь, товарищи, — сказал Сталин, вставая, — это генерал-майор Хренов, Аркадий Федорович. Прорвал инженерными средствами «линию Маннергейма», сравнимую с неприступной «линией Мажино».
Сталин вышел из-за стола, оказавшись одинакового с застывшим Хреновым роста, жестом предложил тому сесть на свободный стул у дверей, сам, заложив руку за спину, мягкими шагами прошел вдоль стола, всматриваясь в лица приглашенных. Вынув из-под усов коротенькую трубку, сказал:
— Я собрал вас здесь, товарищи, чтобы обсудить арию беглого монаха Варлаама в корчме. Из оперы «Борис Годунов».
Общее молчание было ответом. В ожидании Сталин затянулся трубкой и, выпустив дым, насмешливо сказал:
— Вижу, никто не помнит, а мне запиской своей и книгами, мной прочтенными, наш генерал напомнил.
Все обернулись к смущенному Хренову. Ни о какой оперной арии он не писал, а книги были сугубо специальными, чтобы так молниеносно прочесть их, надо обладать редким даром фоточтения, когда достаточно взглянуть на страницу, чтобы она запечатлелась в мозгу. Едва успеешь книги те перелистать.
Сталин был доволен общим замешательством и, пряча в пышных усах усмешку, произнес:
— Я вам напомню, как беглый монах низким басом поет: «Как во городе то было во Казани. Повелел молодой царь подкоп рыть под крепостные стены и закатить туда пороху сорок бочек. А злы татарове по городу похаживают, на царя Ивана да поглядывют. А тот велел пушкарей сзывать, а пушкари-то — зажигальщиков. И тут ухнуло, словно небо рухнуло. В брешь в крепостной стене воины бросились, воины русские, богатыри все с мечами да алебардами. Полегло злых татаровей сорок тысячей. Сорок тысячей и три тысячи. И перешла злых татаровей Казань-столица под власть царскую».
Сталин затянулся трубкой, глядя на недоуменные лица членов Политбюро, потом продолжал:
— Вот вам пример инженерного искусства на войне, — Сталин остановился около Хренова и выколотил трубку о спинку его стула. Затем неспешно произнес: — И генерал-майор Хренов предлагает создать Главное военно-инженерное управление Красной Армии и воевать так, чтобы врагов злых полегло «сорок тысячей и три тысячи». Вот и хочу послушать вас. Будем нашу армию перестраивать на инженерный лад? — Сталин сел на свое место и трясущимися пальцами вскрыл коробку «Герцеговина флор» и, разламывая папиросы, набивал табачными крошками трубку, зорко поглядывая на своих слушателей.