Не ошибся Хренов. Демонтированное на западных рубежах оборонное вооружение, естественно, открыло свободный путь немецким войскам и через старые и через новые границы. Солдаты вермахта со смехом перешагивали через них. Гитлеровцы стали баловнями легких побед, считая, что «блицкриг» состоялся. И даже репетировали парад победных войск на вражеской Красной площади, где скоро его примет фюрер.
Но беспримерная отвага защитников Родины и полководческий гений Георгия Жукова, появившегося в критический момент под Москвой, сорвали заносчивые планы нацистов. Они были решительно отброшены от столицы на сотни километров по зимнему бездорожью.
Тогда немецкая военная машина повернулась на северную столицу и, воспользовавшись изменой армии генерала Власова, смогла окружить Ленинград, обрекая двухмиллионный заблокированный город на голодное вымирание. И вражеская граница, отодвинутая во время Финской войны, теперь снова проходила через пригород Ленинграда, в котором людям есть было нечего.
— Вот так, военинженер Саша. Таким я лично знал Верховного. А мы, гляди, незаметно и до Москвы долетели. А в танкетки я твои поверил. Сколько есть у вас, на Волхов заберу. Еще одного «Маннергейма» потревожить надобно.
— Позвоните Иосифьяну. Он будет рад помочь.
С этим пожеланием обретенного фронтового друга и вернулся Званцев в свой институт. Иосифьян горячо обнял товарища. Ученая братия один за другим приходила в его кабинет, тактично не расспрашивая, и молча уходила.
Батальонцы встретили радостно своего командира. Жены, еще не вернувшихся с фронта, в волнении собрались у проходной. Саша вышел к ним на встречу и, утешив одних, как мог, старался смягчить горечь потерь. Обе вдовы, Самчелеева и Паршина, рыдали…
Лишь через две недели вернулись Печников, гражданский инженер Катков и остальные участники оперативной группы ГВИУ. Никто не трубил о победе и успехе испытания танкеток в боевых условиях.
Комиссар группы геройски» погиб, а командир ее, Званцев, в партии не состоял, и перед парторганизацией отчитаться было некому. Секретарь парткома Ласточкин решил созвать закрытое партийное собрание, где единственный в группе партиец Печников должен был рассказать о потере Самчелеева, Паршина и всей с таким трудом сделанной техники, а также автомобилей, брошенных на Керченском полуострове».
Иосифьян с суровым видом сидел за своим письменным столом, партийцев в институте было мало. Собрались в его кабинете. Званцева на закрытое партсобрание не пригласили. Печников, ощущая на себе мрачный и жгущий взгляд директора, промямлил:
— Я не свидетель боевых испытаний. Их проводил сам комбат. Я могу передать о них лишь с его слов.
— Чужие слова ты нам не пересказывай. Мы их сами слышали, — оборвал секретарь парткома Ласточкин.
— Пусть он расскажет все, что видел, — мягко попросил выбранный председателем собрания председатель профкома Пешехонов, тихий, атлетического сложения человек.
— При мне комбат, — смущенно продолжал Печников, — передал нам приказ командующего Крымским фронтом об эвакуации с полуострова всех наших войск и группы испытателей ГВИУ. Званцев сразу уехал в штаб фронта. Старший политрук Александр Михайлович Самчелеев почему-то решил, что мы окружены немцами, и комбат попал к ним в плен или погиб. Комиссар напомнил о приказе не сдаваться в плен.
— Приказ товарища Сталина! — назидательно подчеркнул Ласточкин. Пешехонов промолчал..
— Самчелеев подал нам пример и мужественно застрелился первым. Мы решили сначала покончить с танкетками, а с собой — только на виду у немцев. И мне, как старшему, удалось вывести наши машины по бережку, порой левыми колесами по воде. И видели в пути, как чьи-то солдатики разбирали рыбацкий сарай и делали плотик для стоящего тут же «виллиса». Колеса его должны были до половины погружаться в воду и загребать приделанными плицами, как на старых пароходах.
— Вот она, русская смекалка! — не сдержался Пешехонов.
— Потом мы смотрели, глазам не веря, как «виллис», облепленный людьми, плывет через пролив, как катерок. Их всего-то было лишь несколько на все армии фронта. Молоденькая санинструкторша на берегу даже захлопала в ладоши. Паршин соскочил — и к ней на радостях, что сюда добрались. Руку ушибленную показывает, а она (мне слышно было): «Право! Чудо, да и только! Как Иисус Христос по воде прошел, и куклу медсестричке принес. Раньше ее не было».
А кукла и впрямь на песке лежала, белокурая такая. Они оба к ней подошли. Паршин нагнулся, поднял. А это — картечная бомба. Немцы сбросили. И Паршина, и медсестричку — обоих насмерть. Так мы их рядышком в вырытой могилке и разместили, а сами — к пятачку с уходящими в море причалами, куда приставали катера. А там бардак несусветный. Всем переправиться охота. Солдаты прут беспороядочной толпой. Гляжу, над ними возвышается мастерская наша на полуторке. Там комбата и нашел. Обо всем доложил, и совет дал над всей этой кутерьмой команду взять и ребят наших через пролив переправить. Так нам и удалось попасть на таманский берег. Там потом нашел я и комбата. Взрыв бомбы близ катера сбросил его в воду. До берега он ели доплыл.