Представление о приятной прогулке по извилистым морским берегам, когда можно любоваться и морем, и горами, развеялось.
Но появилось представление о тяжести незаметных для мчащихся в поезде пассажиров, изнурительных работ обслуживающих дорогу людей.
Только к концу недели добрались до Верхнеудинска. Здесь пришлось делать остановку для пополнения запасов.
Витя и Миша пришли с барахолки, задрав носы и выпятив животы.
— Мы купцы! — объявил Миша.
— Нет! Я — борец, чемпион среди сибирских борцов-любителей легчайшего веса до пятнадцати лет, — поправил Витя.
Вручив Клавдии Григорьевне выручку, не забыв при этом про свои «комиссионные», Миша отправился тратить заработок, а Витя с Шурой пошли осматривать город.
Забрели в какой-то сквер около невзрачных складских строений. И там любовались охранявшим их стражем. Он казался статуей, застыв с расставленными, словно врытыми в землю, ногами. Одет он был в незнакомую военную форму цвета хаки, сбоку на поясе висела огромная желтая кобура.
— Что, лазутчики красные, никак приноравливались союзного часового снять, чтоб военный склад грабить способнее было? — услышали они грубый голос и увидели подошедшего к ним усатого мужчину, нетвердо стоящего на тощих ногах.
— Что вы, дядя, — выступил вперед Шурик. — Мы приезжие и просто осматриваем ваш город.
— Сразу видать — ненашинские и высматривают. Союзники только вступили, а эти уже тут как тут. Кто таки? Откуда?
— Издалека. Мы — беженцы. С ремонтным поездом приехали.
— Сразу заврались! Мало того, что к беженцам примазываются, они еще себя и за ремонтников выдают. Прыщей энтаких там не берут. Пошли в участок. Вас там, шпионов красных, быстро обломают.
— Никуда мы не пойдем, — сказал Витя, напрягая мускулы.
— Ишь ты, поди ж ты! Он еще и квакает, лягушонок. Таких мы за шиворот берем, — еле выговаривая спьяну слова, самозванный блюститель порядка потянулся к Вите рукой.
А тому только это и нужно было. Он прекрасно знал приемы французской борьбы, в том числе «захват руки противника и бросок через бедро».
Витя с завидной ловкостью проделал это, как на тренировке, и пристававший к ребятам пьянчужка только взмахнул в воздухе ногами в рваных ботинках на босу ногу.
Сидя на земле и вцепившись рукой в подвернувшийся камень, он бормотал:
— Ты, паря вшивый, на кого руку поднял? На власти пособника! Мы — запасная армия адмирала Колчака, Верховного правителя, царя вроде.
Он поднялся на свои шаткие ноги, гнусаво запел: «Боже, царя храни» — и с камнем в руке бросился на обидчиков.
Шурик попался первым, и он со всего размаха ударил его камнем по голове. «Украденной» баргузином мягкой кепки на ней не было. Камень пробил кожный покров выше бровей. Из раны хлынула кровь, залив Шурику лицо.
Увидев это, четырнадцатилетний Витя бросился на вооруженного камнем взрослого мужчину и применил запрещенный в борьбе прием — «ключ», с заламыванием заведенной за спину руки. Испытывая нестерпимую боль и согнувшись в поясе, пьянчужка выронил камень.
Не выпуская захваченного противника, Витя подобрал камень, как вещественное доказательство, и сказал:
— Полиция черт знает где. Сдадим его союзным войскам. Вон тому здоровяку с расставленными ногами.
И перед американским часовым у военных складов появилось трое русских: два мальчика и насильно ведомый, согнувшийся в три погибели взрослый. У младшего, судя по росту, паренька все лицо было в крови. Драка американцу — дело знакомое, но тут… Смит вовсе не чувствовал себя представителем Антанты в этой азиатской стране. Он не знал ни одного слова на местных наречиях, а эти аборигены что-то болтали все разом.
Джон Смит, не двигаясь с места, похлопал себя по огромной кобуре желтой кожи, как бы спрашивая, огнестрельное ли ранение?
Старший парень понял его и показал камень со следами крови, отнятый у захваченного.
Джон Смит сделал глубокое умозаключение, что попал в малоцивилизованную страну, не вышедшую из каменного века. И что ввязываться в их дикарские дела не имеет смысла, к тому же он стоял на часах и не мог отвести этих диких русских даже к караульному начальнику, и лишь отрицательно покачал головой.
— Отпустите, ребята. Видите, он по-нашему не петрит. Понаслали их на нашу голову, из-за него, бусурмана, из-за складов ихних я с вами повздорил. Подрастете, сами выпивать зачнете, меня поймете.
— Мы не пьем, и пить не будем, клятву дали.
— И я дам, ей-богу дам. Дайте отоспаться. Пусти ты! Руку больно! И где тебя такому научили? Раскумекать надо. Нет! Это я просто так. Попросить хотел, чтобы меня научили.