— Так это со мной. А за балбеса отсидишь со мной, непьющим, пока в конференц-зале наши шум и там поднимают по случаю Первого мая.
Так на то мы и гамовцы, чтобы гам устраивать. Подожди, тут интересное сообщение поймал из Берлина, — сказал он, присев за приемник.
— Немецкое? Давай, Коля, наушник. Я пойму.
— Наше, товарищ полковник, наше. Вместе поймем.
Не пользуясь лифтом, прыгая через ступеньки, два офицера сбежали в вестибюль, насторожив солидного портье в темных очках.
Широко распахнув двери в конференц-зал, превращенный в банкетный, они привлекли к себе общее внимание. Званцев обошел длинный сервированный стол и тихо обратился к сидящему во главе его Гамову:
— Разрешите сделать чрезвычайное сообщение, товарищ генерал-майор. Над рейхстагом поднят Красный флаг. По радио сейчас мы с подполковником Поддьяковым слышали.
— Садись, полковник. О таком деле сообщить по чину мне положено.
Гамов встал и поднял руку, требуя общей тишины. Когда шум и гам подвыпивших офицеров утих, он объявил:
— Только что по советскому радио из Москвы передали, что по случаю праздника Первого мая полчаса назад над германским рейхстагом взвился советский Красный флаг! Ура, товарищи! — закончил генерал.
Несколько десятков голосов подхватили боевой клич, и под сводами зала, где последние годы раздавалось только «хайль Гитлер», прогремело торжествующее русское «ура».
Но еще несколько дней нацистская армия корчилась в последних конвульсиях. Наконец Званцев получил от Гамова «добро» на выезд.
День Победы званцевцы встретили на пути к австрийским Альпам, где им предстояло найти Двадцать шестую армию Второго Украинского фронта. Кроме шофера Званцев взял с собой подполковника Илью Коробова, директора Днепропетровского металлургического завода, представителя коробовской династии металлургов, другого подполковника, своего друга Николая Поддьякова, трест «Союззапчермет», и майора Асланова, директора Московского почтамта, начальника штаба их группы.
Так началась новая страница его жизни. Вместе с передовыми частями Второго Украинского фронта вступал он в дымящийся Будапешт, въезжал в еще не взятую Вену. И теперь на предоставленном «виллисе» в сопровождении назначенных ему помощников выехал в Шти-рийские Альпы, где на стыке двух фронтов должен был расположиться его штаб. Словом, Званцев попал в Брук-на-Майне. Альпийский городок этот представлял собой группу домов с остроконечными крышами, расположенных в долине реки Майн, у бурливого потока, который уже в Германии, во Франкфурте-на-Майне станет рекой. Переброшенный через поток мост соединял две части города с патриархальной гостиницей, приютившей званцевцев.
В этом австрийском городе Званцев оказался самым старшим по званию офицером Красной Армии и по положению должен был стать комендантом города, к чему менее всего был готов.
В маленькую гостиницу, занимаемую его штабом, явилась делегация горожан во главе с бургомистром, просивших защитить местных женщин от входивших в город солдат Красной Армии, от которых, по слухам, ожидали насилия.
Званцеву доложили, что вблизи находится лагерь угнанных из Советского Союза женщин для работы на германских предприятиях. И первым актом нового коменданта города было распоряжение о роспуске лагеря. Ни одной жалобы на насильственные действия победителей коменданту города не поступило.
Комендантская деятельность Званцева закончилась вызовом в расположенный неподалеку штаб армии. Явившись к командующему, генерал-лейтенанту Гагину, он нашел в нем крепкого, пятидесятитлетнего мужчину, склонного к дружелюбному юмору.
— Ну что, товарищи инженеры, долги собирать приехали. Погоны-то плечи не давят?
— Я с первых дней в армии, товарищ генерал, хоть и инженер. Теперь мне поручено, опираясь на вашу помощь, изъять у вражеской промышленности оборудование и отправить его на родину, где оно будет установлено взамен разрушенного и уничтоженного. Вы-то, думаю, своими глазами все это видели.
— Да уж насмотрелся. А ты, полковник, сам-то воевал или заслуженный тыловик?
— В Крыму, товарищ генерал, у генерала Хренова. В Керченской эпопее участвовал. Даже переправой через Керченской пролив пришлось покомандовать… И до таманского берега вплавь добираться.
— Значит, стреляный воробей. За одного битого двух небитых дают. Вот почему ГКО тебя уполномочил Германа Геринга раскулачить. Даю тебе на это святое дело «добро», растряси этого жирного борова. Дам тебе и помощникам твоим трофейные легковые машины, сколько надо. Людей не проси. Адъютант к моему заместителю по тылу проводит.