Появившийся, как из-под земли, молоденький майор лихо щелкнул каблуками:
— Будет исполнено, товарищ генерал. Только до вас главный гинеколог армии просится, да я не пускал.
— Что? Опять о беременных сержантах разговор пойдет? Или она до меня добирается? Если толстый, то обязательно беременный, — и он расхохотался. — Пусть войдет.
Красивая женщина, военврач третьего ранга, строевым шагом направилась к командующему:
— Разрешите обернуться, товарищ генерал-лейтенант?
— Не обернуться, а обратиться, — добродушно поправил генерал.
— Никак нет, товарищ генерал. Разрешите обернуться.
— Оборачивайтесь, если только за этим ко мне пришли. И что же вы там увидели?
— Сашку Званцева, друга мужа моего, — произнесла Лена Загорянская, бросаясь к Саше на шею.
— Прежде всего полковника Званцева. О беременных все заботитесь. Смотрите, сами не оплошайте.
— Да разве у полковника такая выправка? А ну, подтянуться, грудь вперед! Это просто Саша! Я, как услышала, что он здесь, ушам не поверила. Ты, Саша, свозишь меня в Вену? Дунай, Венский Лес! Романтика!
— Свозит, свозит. Вот «олимпию» получит, и свозит. У него, как у представителя правительства, поди, номер в «Бристоле» есть.
— Есть. Правда, «Бристоль», как будто, американцам отдают, так что отель, скорее всего, другой.
— А мне все равно: я и в палатке, и в землянке с вашим братом теснилась и уважать себя заставляла.
— Как дядя самых честных правил? Ах, Боже мой, какая скука, лежать с тобою рядом ночь, не сделавши и… шагу прочь, — шутливо процитировал Гагин и рассмеялся. — Ладно, идите прочь на склад. Берите «олимпию». Не машина — птица!
Полковник и военврач в сопровождении адъютанта вышли от командующего. Званцев подтянулся, подобрал живот, чувствуя себя, как в строю.
Так грозно говорить
Мог только высший чин.
Выбранная «опель-олимпия», средняя между «опель-адмиралом» и «опель-кадетом», оказалась как нельзя более кстати, чтобы вместе с Поддьяковым и Коробовым объехать затерянные в горах, как на Урале, заводы Штирии. Они оказались преимущественно не австрийскими, а немецкими.
Помощник Званцева подполковник Илья Коробов обратил внимание, что в ближнем городке Капфенберге находится завод концерна «Герман Геринг» с прокатным с га-ном, который мог бы заменить такой: ке, уничтоженный отступающей гитлеровской армией на его заводе в Днепропетровске.
Званцев осмотрел цеха завода Геринга, напоминавшие ему его первую любовь — Белорецкий металлургический завод, где он работал главным механиком. Он удивился, что первый подручник Гитлера, толстый летчик Геринг, второе лицо нацистского рейха, такой крупный капиталист.
На следующий день Званцев вызвал к себе инженеров этого завода. Принял их сурово в гостиной отеля, не пригласив даже сесть. Заговорил на грубом немецком языке, допуская ошибки, не найдя нужным вызвать переводчика.
— Ваша гитлеровская армия грабила нашу страну. Уничтожала наши заводы, воровала их оборудование. Ваш завод принадлежит второму нацисту рейха. Собственность преступника Германа Геринга реквизируется. Его прокатный стан, взамен разрушенного, возвращается на завод в Днепропетровске. Его директор, подполковник Илья Коробов, здесь и будет докладывать мне о выполнении моего приказа. Вам, инженерам и прислужникам Геринга, повелеваю демонтировать своими силами прокатный стан и самим пустить его в Днепропетровске. Упаси вас Господь недосчитаться какой детали или опоздать со сроками пуска. Будете расстреляны без суда и следствия. Приступать немедленно. Возражения не принимаются. Допускаются только просьбы о разъяснениях. У меня времени на вас нет.
Конечно, никто уполномоченному ГКО такие запугивания не поручал, но Званцев действовал в необычной обстановке с привычной ему решительностью, не задумываясь о законности своих действий. Он воевал — и победил, а посему для него всякая законность была заменена волей победителя. От имени ее Званцев и возвращал стране награбленное врагом, капитулировавшим безоговорочно.
— О, почтенный герр оберст. Я есть только переводчик на ваш прекрасный русский языка. Австрийские господа инженеры просят передавать вам благодарность за освобождение от гитлеровского аншлюс, что есть порабощение. Австрия не воевать против вас, и у нее неимение есть своего правительств. Все, что стоять есть на нашей земле, есть никакое немецкое, а наше австрийское. Господин маршал Геринг есть вор, присвоивший наше имущество. И мы не хотели бы еще раз потерять его из-за чужой преступлений.