— А как вы думаете? — ворчливо отозвался хирург. От напряжения, сдерживавшего боль, Званцев снова потерял сознание, потом впал в глубокий сон.
Проснулся, почувствовал, что рука его лежит в чьей-то ласковой ладони, повернул забинтованную голову и увидел сначала белый халат, а потом сидящую у его койки Лену Загорянскую. И вспомнилась ожившая на сцене Галатея. Лена, заметив его открывшиеся глаза, склонилась к нему:
— Ожил? Ну, ты молодец. Настоящий воин, хоть выправки военной нет. Я за тобой. Переведу в свой госпиталь. Не бойся, не в гинекологическое отделение.
Потом шли медленные дни выздоровления.
Мы верили: конец войне —
Теперь все будет по-другому.
В последний день пребывания в госпитале Саша Званцев ждал своего фронтового друга и исцелителя Лену Загорянскую, обещавшую заехать за ним в подведомственный ей госпиталь. С загадочным видом зашла она в палату не в белом халате, как обычно, а в щеголеватой военной форме, подтянутая, торжественная, красивая.
— Вставай. Вот тебе палка местного производства, для пострадавших альпинистов. На первое время, потом оставишь себе на память о взрывающихся минах или об ожившей Галатее. Армия наша расформировывается. Война закончена. Гагин ждет тебя. Поехали.
— На чем?
— На твоей «Диане».
— Она же разбилась!
— Цела-целехонька. Сам проверишь.
— Что? И она, вроде меня, в госпитале лежала?
— Посмотришь, оценишь. Может быть, что-нибудь вспомнишь.
— Загадки задаешь, как принцесса Турандот.
— Принцесса Турандот? Театр Вахтангова. Ты близок к разгадке.
Шутливо переговариваясь, они вышли на улицу, и прихрамывающий Званцев, неумело опираясь на новую буковую палку, увидел у подъезда свою «олимпию-диану», сверкающую, вымытую, натертую воском.
Званцев стал придирчиво рассматривать передок, который был разбит тогда всмятку.
— Все заменили, — воскликнул он. — Теперь понимаю, при чем тут театр, где мы видели, как созданная у нас на глазах статуя ожила. Так и моя «олимпия». Придется заменить в ней еще одну деталь.
— Какую? — поинтересовалась Лена.
— Имя. Теперь она уже не Диана, превратившаяся в лом, а ожившая Галагея, какую мы с тобой видели.
— Вот и прекрасно. Пусть у тебя будет Галатея. Это лучше, чем Диана, богиня охоты, то есть убийств. Не забудь поблагодарить за нее генерала Гагина.
— Ах, вот как! Ларчик просто открывался. Ведь это уже будет третья «олимпия», мне переданная.
— Он знал, какой ей предстоит путь. Генерал Гагин тепло встретил полковника.
— А борода где? — воскликнул он. — Без бороды тебя бояться не будут. Здоровье как? Под счастливой звездой родился! Мне докладывали, что не жилец ты на белом свете. Хирург рассказывал: ты уже и не стонал, когда он тебе голову без наркоза склеивал.
— Да вот, товарищ генерал, выбрался, а стонать стыдно было… полковник все-таки.
— Всем бы так мыслить. Теперь что? В Москву поедешь — опять за руль сядешь?
— Так точно, товарищ генерал.
— Ну, молодец! Получил «благодарность» за раскулачивание Германа Геринга? Он-то, наверное, тебя заочно к расстрелу приговорил. И мину на дороге, думаю, благословлял.
— Ему меня не казнить, а вот самому от петли не уйти. Я слышал — судить их будет международный трибунал.
— На открытом заседании, чтобы весь мир знал.
— Разрешите идти, товарищ генерал?
— Книжку свою пришли непременно, как обещал!
— Я выполню. Адрес ваш сохранил.
После встречи с генералом Гагиным Званцев с былой энергией занялся подготовкой автоколонны к дальнему пути. Предстояло проехать Австрию, Венгрию, Румынию, нашу Бессарабию, Украину через Киев — и до Москвы, преодолев пять тысяч километров. К сожалению, Колю Поддьякова отозвали в его трест в Москву. Но из Вены приехал в помощь Званцеву подполковник Карахан из Госплана СССР. Деятельно помогал и начальник штаба Званцева майор Асланов, настоявший, чтобы одну из крытых полуторок оборудовать под мастерскую. Еще две полуторки загрузили различной аппаратурой для лабораторий иоси-фьяновского института и, кроме новенькой «олимпии-галатеи» — еще одна легковая машина «адлер», с передними ведущими колесами, каких в нашей стране не делали. На две легковые машины был один шофер, молодой парень, угнанный в Германию в пятнадцатилетнем возрасте. Он был взят Званцевым под свою команду в Бруке-на-Майне. Там девятнадцатилетний солдат принял в воинской части присягу служить Родине.