Всегда находились театралы, охотно садившиеся в сани Шурика, который напевал что-нибудь из прослушанной пассажирами оперы.
— Что ж ты, ямщик, рано бороду сбрил и песни-то не ямщицкие поешь, а до басовых партий голос пока что не дошел, — шутили некоторые, но в санки к Гнедку садились.
Иные будто и не слышали оперы:
— А вы видели, как вырядилась эта рыжая лавочница?
— И не говорите, милая. Хотела Баначичу показать, как она в ванне выглядит. Интересно, сколько у него любовниц?
В другой раз в санки сели двое мужчин:
— Троицко-Сергиевская лавра сюда привела. Стоял у надгробья Годуновых и в первый раз даты разглядел.
— А я года не воспринимаю, одно слово — давно.
— Не так это просто. И у сына, и у дочери Бориса один час смерти.
— В наше время — автомобильная катастрофа, и все тут.
— В разные века техника меняется, а нравы остаются. Если вслед за убиенным царевичем Дмитрием детей не винных Годуновых разом прикончили. И только из-за того, чтоб на царство не претендовали.
— Смутное время начиналось. Жуткие годы.
— Сыночка лже-Дмитрия и Марины Мнишек на Сухоревой башне зверски устранили. Подвесили четырехлетнего живого ребенка за одну ногу вниз головой.
— Ужас!
— И долго не снимали трупик, почерневший от облепивших его мух, чтоб не мог он по самозваной линии к тропу тянуться, и другим неповадно было.
— Дикарями были предки на Руси.
— В Екатеринбурге наши современники из тех же побуждении действовали. И без автомобильной катастрофы хоть автомобили и были.
— В оперу певцов да музыку слушать идут, а не ваши ужасы вспоминать.
— Поэты и композиторы по-иному думали.
— Может быть, — сказал собеседник и замолчал. После «Травиаты», где умирала несчастная Виолетта («дама с камелиями»), два молодчика потребовали отвезти их в ресторан, распевая по дороге: «Высоко поднимем мы кубок веселья, и разом мы выпьем его…». И вздумали еще покататься по юроду.
Явился Шурик домой за полночь, отдал папе выручку. Без бинтов он, ловко пользуясь оставшимися пальцами, подсчитывал деньги, говорил, что Гнедок теперь на таких овсяных харчах так разжиреет, что ему впору с ломовиками тягаться.
Шурик уже спал и, оказавшись в царских палатах, уговаривал Бориса Годунова отказаться от царства и спасти тем своих детей.
Утром он брал программу вчерашнего спектакля и старательно записывал на ней беседу своих седоков, не замечавших сидящего на козлах мальчишку.
За этим занятием его застал новый, появившийся в мастерской друг Пашка Золотарев. Парень одинокий, с довольно выраженной семитской наружностью. Он был всегда голоден, и Магдалина Казимировна подкармливала его.
Он очень заинтересовался оперными программками, хотя опер не слушал.
— Я потом перепишу у тебя, только ты записывай, куда отвез.
— Зачем? — удивился Шурик.
— Пригодится, — загадочно заметил Пашка.
Он нещадно руган новую власть, уверяя, что она насквозь еврейская. И что Ленин и Троцкий — оба евреи, а он, Пашка, троцкист, и то потому, что получил у них какую-то работенку.
Усевшись вместе со Званцевыми за утренний чай, он принялся поносить еврея Ерухимовича.
До сих пор Шурик не придавал никакого значения национальности, и вражда его с татарятами для него была лишь игрой в войну.
Паше возразила Магдалина Казимировна.
— Вы напрасно считаете Николая Ивановича Ерухи-мовича евреем, он жил у нас вместе с другими офицерами и, слава Богу, как православный, ходил и со мной в церковь.
— А фамилия?
— А фамилия у нею белорусская. Поручик Ерухимович.
— А теперь он здесь один из первых комиссаров. А у вас Магдалина Казимировна, он скрывался как еврей, шпион красных. Небось в церковь с вами не ходит сейчас.
— Я знала, что с германцами он воевал геройски. Георгиевский кавалер, что еврею не свойственно. А с фронта его подальше в Сибирь перевели из-за участия в братании с немцами.
— Евреи с кем угодно побратаются. Ради выгоды.
— Удивляюсь вам, Паша. Господь с вами. Такой молодой — и черносотенные взгляды царского министра Пуришкевича.
— Позвольте, Магдалина Казимировна, проводить вас с Сашей на службу. Поднести что-нибудь.
— Нет, что вы, Паша! Заходите к нам.
Пашка Золотарев неохотно уходил.
И даже радость вдохновенья
Не может заменить ученья.
Как всегда мама с сыном шли служить в губздрав. Вернувшись, Шурик не брал судки, не шел в сумасшедший дом, эту обязанность он, занятый извозом, передал Вите, таскавшему теперь, как гири, тяжеленные судки с положенным руководству новой протезной мастерской питанием из другой близкой больницы.