— Значит, не капитан первое лицо на корабле, а кочегар?
— На мой взгляд, каждый, кто трудится, должен считать себя первым лицом, потому что без него общество не может обойтись: и матрос, моющий палубу, а вы с удовольствием гуляющий по ней, и слесарь, сделавший ручку в каюте, или сапожник, сшивший вам удобную, красивую обувь. Словом, все, кто трудятся, а не тратят заработанные другими деньги, вправе считать себя первыми.
Услышав от практиканта мысли, звучавшие на сходках и приведшие его в Сибирь, Кольцов предложил после завтрака вместо прогуляться по палубе. Они встретились на баке, наблюдая, как нос парохода разрезает воду.
— Мы не знакомы, — сказал пассажир. — Я Кольцов, Иван Сергеевич, заведующий Главпрофобром, а вы?
— Учащийся третьего курса нового, Механико-строительного техникума Саша Званцев. Нахожусь на производственной практике.
— Званцев! Мне о вас, кстати, кажется, как о победителе математической олимпиады, говорил директор техникума товарищ Глухих — бывший завуч училища. К вдруг математик — сажей вымазанный кочегар.
— Собственно, я — масленщик. Больного кочегара заменял с большой пользой для себя.
— Почему с пользой?
— Видите ли, Иван Сергеевич, я решил пройти все технические профессии, которыми придется руководить по окончанию техникума.
— Вы и сегодня спуститесь в кочегарку?
— Нет, сегодня погонщиком к моему трижды слону становлюсь.
— Почему трижды елок?
— Паровая машина огромна, как слон, могуча, как слон, и послушна, как слон.
— Любопытно взглянуть. Да вход смертным, как в ад, запрещен.
— Я согласую с механиком и проведу вас туда, как Орфея, и покажу вам свое любимое чудище.
Перед обедом Званцев повел заведующего Главпрофобром в «святая святых» корабля — в его машинное отделение.
Пахло разогретыми смазочными маслами, слышались глубокие богатырские вздохи и ощущалось размеренное обратно-поступательное движение огромных частей машины.
Практикант-масленщик восторженно объяснял про поршень, вытесняемый паром, впущенным в цилиндр через золотники и расширяющимся там, про идущий от поршня шток с крейцкопфом на конце, про шатун, через который могучая сила тянет на себя или толкает колено коленчатого вала вперед.
— Он проходит по обе стороны судна, и на концах его посажены гребные колеса с плицами. Простой и остроумный механизм связывает их вместе, держит всегда вертикально, чтобы грести под водой с наибольшей отдачей, — заканчивал масленщик, выжидающе глядя на гостя.
А у того голова пошла кругом от незнакомых терминов.
Он видел перед собой громоздкое творение ума и рук человека, отдающее ему свою сокрушающую силу, и торжествующего юношу, знающего его и управляющего им.
— Это «передача», с помощью которой чудище покорно слушает меня, — и Званцев показал на колесо, похожее на рулевое, только большое, в рост человека, и легкое, с множеством ручек. — Берясь за них поочередно, можно поворачивать колесо, воздействовать на золотники и управлять паровой машиной по команде с капитанского мостика.
Шурик не испытывал при этом торжества над стихийной силой, а был просто по-мальчишески влюблен в металлическую громаду и преклонялся перед ее создателями. В нем крепло желание создавать подобные машины, которые не только плавали бы по воде и под водой, но и бегали бы по земле, а то и взлетали бы в воздух.
В переговорной трубе послышался голос капитана:
— Тихий ход, причаливаем.
Стоявший у передачи масленщик дежурной смены по немой просьбе Званцева уступил ему «передачу» и тот, мигом перехватив рукоятки, поставил ее в нужное положение.
Машина, словно устав, задышала реже и замедлила движение.
— Стоп машина! — повелительно зазвучало из рупора.
— И снова Званцев стал любовно перебирать рукоятки. Замерла машина. Перестала вздыхать. Забылась, как лев, в чутком сне, положив шатун, как лапу, на колено коленчатого вала, готовая воспрянуть ото сна и вновь завертеть приводной вал с наружными колесами, зашлепать плицами.
— Задний ход, самый малый.
Так и есть! Не спало чудище и уже лениво крутит лапой вал в обратную сторону.
— Стоп! Вперед подать чуток.
— Прилаживается. Сейчас чалки забросят.
— Стоп машина! Прикол. Стравить пар. Чертям отдых.
— Сходни спускают. Пойдемте, Иван Сергеевич, арбузы здесь отменные. Обедать пора.
Пароход причалил к небольшому дебаркадеру, за которым на зеленом берегу виднелись красочные пирамиды спелых арбузов с зазывной ярко-красной звездой разрезанною пополам на самой верхушке.