— К сожалению, все традиции и уставы царского времени отменены новой властью, — заметил Вейнберг.
— Я не получал таких формальных указаний, — ответил ректор.
— А разве направление, которое я вам вручил, не является таковым? — смело спросил Званцев.
— Ну, это скорее, просьба об исключении из наших правил и традиций.
— Просьба или указание приравнять направленного с производства к рабфаковцам, освобожденным от вступительных экзаменов, и допустить его к уже начавшимся занятиям, — напирал распахнутой грудью Званцев.
— Да… — смутился ректор, — до сих пор мы хранили наши правила и не допускали исключений.
— Но советская власть повсюду отменила эти буржуазные привилегии. Они теперь у пролетариата, — неумолимо гнул свою линию Званцев. — Вам выгоднее допустить исключение, чем вступить в конфликт с Главпрофобром.
— Я позволю себе напомнить, — вмешался профессор Вейнберг. — Одно исключение мы все же сделали. Приняли моего сына, которому не восемнадцать требуемых лет, а только шестнадцать.
Званцев похолодел. Ему-то ведь тоже шестнадцать.
— Ну, Борис Петрович, — откинулся на спинку кресла ректор. — От вас этого никак не ожидал. Ведь сын ваш в течение минуты в уме возводит в квадрат двузначное число.
— А извлекать корень труднее? — наивно спросил Саша.
— Разумеется, — рассмеялся Шумилов.
— Тогда дайте мне любое шестизначное или пятизначное число, и я извлеку из него кубический корень в уме. Правда, не за одну минуту.
— Сколько же времени вы заставите ждать занятых людей? — едва сдерживая раздражение, произнес ректор.
— В сто раз меньше, чем понадобилось для квадрата молодому Вейнбергу.
— А он шутник! — развеселился Шумилов. — Проверим для смеха, — и он вынул карманный математический справочник.
Трижды, глядя в таблицы, назвал профессор два шестизначных и одно пятизначное число.
Он получал верный ответ, едва успевал произнести свои громоздкие цифры.
— Поразительно! — не удержался Шумилов.
— Мой отец, Петр Исаевич, переводчик западной классики, — заметил Вейнберг, — сказал бы словами Шекспира: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».
— А я добавлю, — вставил ректор, — что учился вместе с одним татарином Садыком Чанышевым, выучившим наизусть весь Коран, не зная арабского языка. Человеческий мозг подвержен удивительным патологиям.
— Как бы то ни было, — решительно заявил Шумилов, — я беру его, если не в ученики, то в учителя!
— Не торопитесь, Василий Иванович. Первый курс студентами укомплектован еще месяц назад. У нас не паноптикум. Вы можете показывать новый феномен вместе с теленком о двух головах и русалкой в аквариуме. Мы набираем студентов по уровню их знаний, а не по патологическим особенностям.
— Простите за вмешательство, — подал голос профессор Вейнберг. — Мне кажется, есть способ сделать удивительного вычислителя коллегой студентов, хоть он не будет зачислен в их число.
— Да ради Бога! Пусть встречается с ними, удивляет их, пиво вместе пьет, песни студенческие поет, но не в наших аудиториях.
— Именно в наших аудиториях, на правах вольнослушателя. Многие университеты и у нас, и за границей имеют вольнослушателей. Лекции они слушают, зачетов не сдают, дипломов не получают. Студенческую форму носят, семьи заводят и становятся вечными студентами.
— Я не из таких.
— Вы за знаниями приехали или за дипломом?
— Мне знаний не хватает, товарищ ректор. Ректор поморщился и сказал:
— Но инженером вам не стать. Очень высокое звание.
— Как знать, — загадочно ответил Саша Званцев.
Распрощавшись с преподавателями, он тем же быстрым шагом покинул институт, став в одночасье его вольнослушателем.
Теперь предстояло доставить чемодан с вокзала. Феофания Дмириевна, разобрав в сарае старую рухлядь, достала старенькую тачку. Чугунное колесо с запрессованной в него осью с цапфами, казалось, было на месте и готово в путь, но кусок обода между двумя спицами был отломан, а самое главное, обе втулки для оси колеса потерялись и, видимо, давно. Отверстия в дереве от втулок были слишком велики для тонких цапф. Болтаясь там, они превратили дыры в овалы, укатав их поверхность. И ось легко выскакивала оттуда.
Поначалу тачка даже обрадовалась, что о ней вспомнили, и легко покатилась по деревянному тротуару, приседая и подскакивая при каждом обороте колеса в выбоине обода, но когда тротуар кончился, дело пошло хуже. Попав сломанной частью обода на землю, вместо пританцовывания, она стала часто застревать.