— Конвейер! НОТ — научная организация труда по Тейлору! — восхитился Шурик.
— На тройню не дотянули, милый папа, — кокетливо укорила Ариадна. — В наказание придется провожать гостью до крайних фонарей.
— Нет! — вмешалась Мария Кондратьевна. — В темноте он дороги обратно не найдет.
— Я же — Ариадна. Дам ему моток ниток. Размотает до города. И по нитке вернется к своему милому созданию, как в ясный день.
— Постелю вам, как всегда, на нарах, — вмешался садовод.
— Девочек нет. Я его боюсь, Николай Иванович.
— Мы с ним на нарах. Ты — на моем диване.
— Неудобно стеснять вас… Лучше бы проводить…
— Марш по койкам! — закончил хозяин спор. Ранним утром, как свежий шквальный ветер, влетела Катя. На веранде, целуя отца, кивнув Шурику, засыпала вопросами:
— Что с Таней? Как малышка? Откуда Шурик взялся? Его телеграммой в институте найти не могли, и как он мог меня в скором поезде, обогнать?
— Все просто, — ответил Саша. — Сначала сидел задержанным безбилетником в транссибирском экспрессе, потом кочегарил на паровозе вчерашнего алтайского товарного поезда.
— Гибрид мальчишки с настоящим мужчиной, — заключила Катя.
— Так морозостойкость и достигается, — заметил отец.
— А на твоем диване кто?
— Ариадна.
— А она зачем?
— Попытка привить свою ветку к чужому стволу.
— К дубу розу не привьешь, — вставил Шурик.
— Таня будет рада, — подумал вслух Николай Иванович.
— В том ли она состоянии? — спросила Катя.
— Детка, ты плохо знаешь женщин. Для нее это будет живительным опрыскиванием, как яблоне от вредителей…
— Какие вредители? Откуда вредители? Кажется, всю старую интеллигенцию, где бы она ни водилась, за границу выслали… — Ариадна, не успев со сна пустить в ход косметику и, не понимая иносказаний, недоуменно стояла в дверях на веранду, покачивая бедрами созревшей женщины.
— Да это мы о гусеницах. Суд садоводов приговорил их к опрыскиванию.
— Пора на работу идти, — всем телом сладко потянулась гостья. — А как не хочется, девочки! Ты, Катя, только примчалась. Ложись на мое место, мне на зависть. Отдыхай. А нам с Шуриком до города по пути.
— Ты опять на своего ишака села, — оборвала ее Катя. — Я примчалась сюда не отдыхать, а сестру выхаживать. И мы с Шуриком уходим. Перекусим в городе.
Ариадна молча вышла через дверь веранды на лестницу, спускающуюся к Оби, реки настолько здесь широкой, что вспоминались слова Гоголя: «Редкая птица долетит до середины…»
Девушка присела на нижнюю ступеньку лестницы и уткнула лицо в колени.
Через некоторое время Николай Иванович, одевшийся в обычный костюм садовода, спустился с веранды и сел рядом с Ариадной, мягко положив ей руку на плечо. Она повернула к нему мокрое обиженное лицо:
— Я только Ариадна, а вовсе не Мессалина или гетера…
— Все мы носим древние имена. Я тоже не Санта Клаус, — успокаивающе произнес Николай Николаевич.
А Катя с Шуриком шагали уже на полпути к городу. Она рассказала о смятении, охватившем институт, во время поисков Званцева и вручения ему телеграммы. Надо отдать должное почтальону-тунгусу, воспитанному в русской семье. Рассказывали, что его нашли после гибели деда в районе Подкаменной Тунгуски, когда, по последним словам его погибшего деда: «Огды, бог Огня и Грома, спускался на землю и вся тайга валил от сопки до сопки, из болота струя воды вверх пускал. Чудо был…»
Подросший его внук, теперь почтальон, догадался найти адресата, «Званцева Александру», как охотник зверька в укрытии, в кабинете профессора Трапезникова.
А тем временем в Томск спустился с вагонной подножки живой бог Огды с комиссарским мандатом, чтобы «валить тайга», вырывать с корнем из студенческой среды непролетарские, чуждо классовые ростки, что станут сорняками новой технической интеллигенции. Словом, красное чудо оздоровления студенчества совершить.
На каждом факультете создавалась комиссия по чистке под председательством студенческого секретаря факультета.
— Таня, по случаю родов, в академическом отпуске, а у меня очередная поломка тачки, — сказал Званцев Кате, сообщившей ему грозные новости: