— Главное, Таню на ноги поднять!
— Тогда и на ринг выйдем! — пообещал Саша. Тяжелое состояние больной позволило Кате остаться при ней круглосуточной сиделкой. Саша уходил на заимку один. Ариадну он больше не видел.
Прошло десять дней.
Николай Иванович взял авансом за будущие яблоки у крестьянина лошадь с телегой, и вместе с зятем они подъехали к больнице. Под руки с Катей и Званцевым Таня вышла к отцу.
В счастливые вечера Саша играл всей семье на пианино. Активной слушательницей оказалась малышка, особенно оживляясь при «Шествии гномов» Грига и при куплетах Мефистофеля из оперы Гуно «Фауст». Катя назвала эти пьесы — «чертяки». Так их и заказывали Саше.
Когда же Таня смогла спеть с Катей «Уж вечер…», дуэт Лизы и Полины из «Пиковой Дамы» Чайковского, пришел конец музыкальным вечерам на заимке Николая Ивановича. Институт ждал своего студента.
Выпал первый снег и Званцев, оставив жену с малюткой у родителей Тани, вернулся с Катей в Томск.
Дома застал вызов в деканат с зачетной книжкой.
— Все ясно! Только я и видел теперь свою зачеточку, — бодрясь, говорил он Кате. — Предков не выбирают: с одной стороны — купцы, ведущие род чуть ли не от седьмого сына казанского хана, женившегося на указанной ему Иваном Грозным боярышне. По другой линии, польские шляхтичи из трехсотлетней глубины подарили мне деда гусарского полковника-революционера, сосланного в Сибирь. Только никто, кроме мамы моей, хранившей портрет отца и знакомой с польскими родственниками, об этом не знает. Да и омичей среди студентов нет.
— Ты так думаешь? — загадочно спросила Катя.
По светлому высокому коридору в деканат механического факультета, горделиво закинув голову, шел председатель комиссии по чистке Бурмакин. Он получил подтверждение от земляка Званцева о принадлежности того к враждебному классу. Позиция Бурмакина будет непреклонной: «Но как сладить с профессорской частью комиссии». Бурмакин боялся за себя. Кто-то донес о его якобы симпатии Троцкому. А тут еще этот Званцев. Собираются, старые дореволюционные песни поют. А между песнями о чем говорят? Или только женятся? Твердость нужна. Лишь бы ребята не подвели, зачеты этим же профессорам придется сдавать. И здесь — классовая борьба…
В тесной комнатке деканата, выполняя тяжелую позорную работу, сидели почтенные профессора во главе со стареньким деканом Тихоном Ивановичем Тихоновым, обликом своим, именем и фамилией напоминавшем о тишине Говорил он всегда спокойно и негромко, и студенты, боясь шелохнуться, прислушивались. Он возглавлял кафедру холодной обработки металлов и металлорежущих станков.
В комиссию по чистке кроме декана и Бурмакина входили профессора Шумилов, Вейнберг, Трапезников и студенты от партии, комсомола и профсоюза.
— Следующий «кандидат на свалку» — лицо нам знакомое: Званцев Александр, — объявил Бурмакин. — У нас он значится как сын служащего частной торговой фирмы и школьной учительницы пения. Но вот тут пришло разъяснение от его земляка, бывавшего в семье Званцевых.
— Попросту донос! Какая пакость! — не сдержался профессор Вейнберг и вытер руки платком.
— И служащий частной торговой фирмы превращается в сына и совладельца купца-миллионера Петра Званцева, а жена его, Магдалина Казимировна, внучка родовитых шляхтичей, современников изысканного Шопена, получает доступное лишь богачам музыкальное образование и, развлекаясь, то учит детей пению, то играет первых героинь в любительских спектаклях.
— Скажите, товарищ Бурмакин, а сына наркома Чичерина вы тоже выгнали бы из института? — прервал Трапезников.
— Просил бы не затягивать заседание, — огрызнулся Бурмакин. — Нет у нас студента Чичерина.
— Товарищ Чичерин прекрасно играет на рояле. Большой любитель музыки, — закончил Трапезников.
— У нас не о любителях музыки, а о купцах речь идет.
— Тогда скажите, купец Петр Званцев в условиях НЭПа восстановил свое дело? — поинтересовался Шумилов.
— Пристроился в протезной мастерской, как инвалид гражданской войны, без пальцев, — и Бурмакин показал два кулака со сжатыми пальцами и торчащими в стороны большими.
— За кого дрался-то? — спросил профсоюзник.
— Перешел к красным. Но это ничего не значит. В инструкции предусмотрена лишь дореволюционная деятельность родителей, и потому предлагаю Званцева из института исключить, — попытался сразу решить вопрос Бурмакин.
— Товарищ Сталин говорил: «Сын за отца не ответчик». Забыли? Протестую! — горячился Трапезников.