Над развалинами и пепелищами с хриплым карканьем кружились стаи разжиревших ворон.
В Буде на высоком здании возле реки повис самолет. Падая, он врезался в стену, да так и остался там, похожий издали на хищную птицу.
Чтобы читатель лучше представил размеры этих разрушений, позволю себе привести несколько цифр, которые стали известны позже. Только в самом Будапеште из 40000 зданий уцелело около 10000. Было уничтожено 4,5 миллиона квадратных метров крыш.
Можно ли было избежать таких чудовищных разрушений? Да, можно.
Советские войска окружили в Будапеште соединения 6-й немецкой и 3-й венгерской армий, различные резервные и тыловые части, жандармские и полицейские полки, а в общей сложности до 180000 солдат и офицеров. Положение врага было безвыходным. Стремясь прекратить дальнейшее кровопролитие, советское командование 29 декабря 1944 года предложило окруженным армиям сдаться.
В обращении к старшему начальнику вражеской группировки говорилось:
«Вы, как командующий, и все офицеры окруженных войск отлично понимаете, что дальнейшее сопротивление не имеет никакого смысла и поведет только к истреблению ваших войск, к многочисленным жертвам среди мирного населения и к разрушению столицы Венгрии — Будапешта. Во избежание ненужного кровопролития, а также в целях сохранения Будапешта, его исторических ценностей, памятников культуры и искусства, в целях спасения населения от гибели мы предлагаем вам сложить оружие...»
Условия капитуляции гарантировали венграм немедленное возвращение домой. Каждый немецкий солдат, офицер и генерал, прекративший сопротивление, мог сразу после войны возвратиться в Германию или в другую страну по его желанию. Всем раненым и больным была обещана медицинская помощь.
На этот гуманный акт гитлеровское командование ответило гнусным преступлением. Фашисты не только отказались сложить оружие, но и убили двух советских парламентеров — капитана Миклоша Штейнмеца, венгра по происхождению, и капитана И. А. Остапенко.
Отступая под натиском наших войск, гитлеровцы безжалостно разрушали дом за домом, улицу за улицей. В этом им активно помогали венгерские фашисты, сражавшиеся против нас бок о бок с немцами и предавшие интересы своей родины.
Красавец город был превращен в руины. Трудящимся Венгрии предстояло теперь поднять его из развалин и пепла...
Продолжая свой путь по разбитым улицам, наша группа случайно оказалась возле комендатуры 6-го района, и я решил заглянуть в нее. Час еще был очень ранний, но, к моему удивлению, возле комендатуры толпились посетители. На месте оказался и сам комендант района подполковник А. И. Куба. Он уже начал утренний прием.
В Центральную комендатуру мы возвратились, когда уже высоко сияло солнце. Я был так переполнен впечатлениями, что совершенно не хотел спать. Чувствовал себя увереннее и спокойнее вчерашнего. Теперь, хотя и в общих чертах, я представлял обстановку и мог приступать к делу.
Оставалось только познакомиться с заместителем по политической части. Он вошел в кабинет стремительно. Не считаясь с субординацией, остановился возле стола, протянул руку:
— Подполковник Зусманович Александр Захарович.
Замполиту было на вид лет сорок — сорок пять. Военная форма сидела на нем мешковато. Быстрые глаза и немного неясное произношение подполковника сразу запомнились мне. Наша первая беседа продолжалась часа полтора, и я понял: замполит хорошо подготовлен, знает свое дело, знаком с историей Венгрии, разбирается в литературе и искусстве.
Зусманович был представителем политуправления фронта в наступающих частях. Он вошел в Будапешт с первыми подразделениями наших войск и являлся своего рода живой историей комендатуры. Рассказав о проделанной работе, о положительных сторонах и о недостатках коллектива, Александр Захарович подтвердил мое мнение о том, что отдельные товарищи из комендатуры утратили чувство ответственности.
Не откладывая, мы обсудили вопрос о некоторых перестановках.
— А завтра, товарищ генерал, вам нужно принять иностранцев, — сказал под конец Зусманович.
— Это еще зачем? — удивился я.
— Главы иностранных миссий наносят визит, когда меняется представитель власти. Таков международный обычай.
— Но ведь я не глава правительства, не министр...
— Верно. Однако вы олицетворяете в Будапеште советскую гражданскую и военную власть. Не примете их — у нашего министра иностранных дел возникнут нежелательные осложнения. А вам снимут голову за то, что в военное время по вашей вине возникнут недоразумения... Поверьте, я знаю эти порядки.