То, что мы увидели, «проняло» даже меня, бывалого фронтовика. А вот ректор семинарии, служитель церкви, остался невозмутимым.
Шари Вадаш повела нас на кухню.
— Снимите пробу обеда, — с горькой усмешкой сказала она.
В котле что-то кипело. Половником, принесенным из дому, повариха зачерпнула из котла. Там оказалась чистая вода, даже без соли.
— Кипяток, — сказала Шари. — Это все, что у нас есть.
Я предложил ректору отведать этого «обеда», но он отказался.
— Вы и теперь настаиваете, чтобы детей выбросили на улицу, а помещение отдали семинарии? — не удержался я.
— Порядок есть порядок, — уклончиво ответил он. Голос звучал сухо и недовольно.
— И вы не считаете своим долгом помочь умирающим детям?
— Наше дело — уберечь человека от греха, спасти его душу. А мирская суета — это для властей придержащих...
— Значит, спасение венгерских детей — обязанность советской военной комендатуры?
Ректор выразительно пожал плечами. Но я не думал отступать.
— У вас в кладовой много старых одеял, матрацев и посуды. Отдайте детям хотя бы часть этого добра!
— Я уже говорил: мы не вмешиваемся в мирские дела.
С великим трудом я сдержался, чтобы не высказать этому святоше все, что думал о нем. Видя мое волнение, в разговор вмешалась Шари Вадаш.
— Взывать к нему бесполезно, — кивнула она на ректора. — У этих церковников среди зимы куска льда не выпросишь! Пусть убирается восвояси.
Вадаш была права. Но во мне еще кипело негодование.
— Какой же вы духовный пастырь, если равнодушно перешагиваете через тела умирающих детей! — выпалил я. — Не пастырь вы, а делец! С сегодняшнего дня закройте все двери, выходящие во двор, и чтобы ни один из ваших семинаристов тут больше не появлялся!
Коменданту 7-го района, сопровождавшему меня, было приказано проверить, как выполнит ректор это указание. Потом я спросил, какие продукты есть у коменданта.
— Мы получили паек на три дня.
— Обед готовится?
— Да, конечно.
— Хорошо, — сказал я. — Немедленно привезите обед сюда, детям. И весь паек тоже. Объясните нашим солдатам, они поймут.
— Будет выполнено, товарищ генерал.
— К вечеру достаньте кровати и несколько машин соломы. От моего имени попросите в трофейном управлении, пусть дадут, что смогут, старое или неучтенное: постельное белье, матрацы, обмундирование. Все, что можно стелить и надевать на себя. Найдите ложки, кружки, посуду.
— Сахару... Немного сахару для больных, — попросила Шари Вадаш.
— Постараемся, — пообещал я.
Ректор попросил отпустить его. Он торопился. Я молча указал глазами на дверь.
В тот день бойцы и командиры комендатуры Будапешта до самого вечера не ели ни хлеба, ни сахару. Свой паек они привезли голодающим детям.
Обо всем этом и о моих переговорах с ректором журналисты рассказали в одной из центральных газет — «Сабадшаг». Там же был помещен большой очерк с фотографиями. Писали об этом и другие газеты. В комендатуру потянулись сотни женщин. Они благодарили нас, возмущались церковниками, предлагали свои услуги.
Работа с детьми приобретала все больший размах. Через два-три дня венгерские коммунисты организовали несколько детских домов. Около 20000 детей отправили в провинцию, где ребята провели лето в крестьянских семьях. Мы помогали транспортом. Тыл 2-го Украинского фронта выделил продовольствие. Потом пришли эшелоны с хлебом и различными продуктами: их прислало жителям Будапешта Советское правительство.
Беспризорные ребятишки, которых мы помогали спасти от голодной смерти, давно уже сами сделались отцами и матерями. Многие из них, вероятно, не знают, что остались живы лишь благодаря тому, что в самые тяжелые дни их поддержал советский народ.
Вечером я приказал собрать переводчиков комендатуры. Хотел побеседовать с ними, поближе познакомиться. Они работали вместе с нами, и от их добросовестности в какой-то степени зависела полнота взаимопонимания между сотрудниками комендатуры и жителями города.
Работа переводчика очень сложна. Он не только должен хорошо знать языки, но и улавливать тончайшие оттенки, понимать психологию, передавать настроения и чувства говорящего. К примеру, я взволнованно говорю кому-то о своей дружбе. А равнодушный переводчик монотонно бубнит фразы. И получается не объяснение в дружбе, а казенный разговор, не способный задеть человеческое сердце.