Вот и начал я свою беседу с переводчиками с вопроса... о настроении. Напомнил о важности порученного им дела, попросил, чтобы они встречали посетителей доброжелательно, чтобы переводили каждое слово эмоционально, продуманно, без спешки и казенной сухости.
Беседуя с сотрудниками, я интересовался не только социальным положением и образованием. Мне хотелось знать, как они живут, каковы у них семьи, как попал каждый на работу в комендатуру. Люди отвечали спокойно, с достоинством. Нервничал только Габор, с лица которого не сходила вымученная слащавая улыбка.
— Теперь, когда мы познакомились, прошу изложить все ваши претензии и пожелания, — попросил я собравшихся. — Высказывайтесь, не стесняясь, это поможет общему делу.
— У нас, господин генерал, все в порядке, — поспешно поднялся Габор. — Никаких жалоб нет.
— Так ли это?
Переводчики молчали. На Габора смотрели с негодованием. Да и меня как-то насторожила его торопливость. Казалось, он хотел скомкать нашу беседу, не допустить откровенного разговора. Я уже кое-что знал о Габоре и обратился прямо к нему:
— У меня есть сведения, что вы берете взятки с посетителей. Это правда?
Габор был ошеломлен, глаза его воровато забегали, лицо покраснело. Втянув голову в плечи, он процедил сквозь зубы:
— Это ошибка, господин генерал!
Когда я привел один из последних фактов его «деятельности», Габор понял, что попался, и сразу умолк.
— Разве вы не знали о поведении Габора? — обратился я к собравшимся.
— Нет, — ответил за всех Йожеф Фриш. — Мы работали в разных отделах. Но догадывались, что Габор не чист на руку.
— Все вы народ грамотный, знаете и венгерские и советские законы. Вам, видимо, известно: тот, кто использует служебное положение в корыстных целях, подлежит наказанию! Габор, кроме того, позорит комендатуру, а значит, льет воду на мельницу фашистов.
— Да, это безобразие, — встал Йожеф Фриш. — Раньше хозяева брали с нас подписку о сохранении секретов фирмы. И мы их хранили. А вы нам дали работу, хлеб, спасли от голода наши семьи, доверили важный участок. И мне стыдно, что рядом с нами оказался человек без чести и совести. Впредь, господин генерал, мы сами будем следить, чтобы подобные факты не повторялись. Будем сообщать вам о каждом нарушении.
— Ну вот, мы и договорились. А Габора надо судить. — Я посмотрел на него. Он стоял навытяжку, глядел в пол. Руки его подрагивали. Он, вероятно, ждал команду «арестовать!» и не рассчитывал на снисхождение.
Габор, конечно, жулик. Он виновен. Но виновны и те, кто взяли его на работу в комендатуру и, по сути дела, не контролировали. А этого человека нужно было не только контролировать, но и воспитывать.
— Да, вас надо судить, — повторил я. — И мне жаль не вас, жаль ваших детей. Им тяжело будет без отца в это трудное время. Отпускаю вас ради них. Уходите и больше никогда не появляйтесь в комендатуре!
К чести наших венгерских переводчиков, надо сказать, что случай с Габором был единственным.
В Центральной и в районных комендатурах большую часть переводчиков составляли женщины. Многие из них были русскими. После первой мировой войны они вышли замуж за венгерских военнопленных и затем с разрешения Советского правительства выехали вместе с семьями на родину своих мужей.
Из их числа запомнилась мне, например, Мария Савватьевна Фриш. Узнав, что ее назначили на место Габора, она прибежала ко мне со слезами на глазах.
— Простите, господин генерал, но я не смогу у вас работать.
— Это почему?
— К вам будут приезжать знатные господа, министры, послы. А я боюсь их... Мы бедные, маленькие люди. Фашисты держали моего мужа в гетто, а мы с дочерью выжили просто чудом. Нас не брали на работу, не пускали на квартиру, отовсюду гнали... Мы только начинаем приходить в себя, и я всего боюсь.
Пришлось много беседовать с М. С. Фриш, чтобы пробудить в ней гордость, сознание собственного достоинства.
Во время этих бесед я и узнал, что ее сестры и все близкие живут в Новосибирске.
— И не скучаете вы о родных краях? — спросил я однажды.
— Как не скучать. Плакала, бывало, целые ночи напролет. Раньше-то я не понимала, что такое жизнь без родины. Думала, самое главное — быть рядом с любимым человеком. Муж у меня хороший, добрый, ласковый. Семья прекрасная. И все же полжизни не пожалею отдать, лишь бы разрешили возвратиться в свою Сибирь... Дома и муж, и дочь, и я говорим только по-русски. Это помогает хоть ненадолго забыть, что нахожусь в чужом краю.