Я пообещал Тамашу Майору и Хильде Гобби побывать на генеральной репетиции. Попросил их зайти к начальнику штаба за разрешением на провоз продуктов. И сказал на прощание, что через два-три дня могу дать машину.
— А вы дайте сегодня, — посоветовал генерал-лейтенант Тевченков, внимательно слушавший наш разговор. Пришлось так и сделать, хотя комендатура осталась без машины.
Артисты и переводчица ушли. Маршал Малиновский остановился возле стола, сказал с улыбкой:
— А мы чуть не заблудились сейчас. Приехали и не можем узнать город. Улицы чистые, будто и войны не было, набережная даже подметена. А еще упирался, говорил, будто не знаешь, что делать. Надо было тебя еще во время боев на эту должность поставить! Теперь можно пустить через город фронтовые тылы, а то они и так уже поотстали... Регулировщики-то есть?
— Один взвод, тридцать человек. Большинство девушки. Поставлю их на главные магистрали. А на второстепенных хочу использовать венгерских полицейских.
— Почему? — поинтересовался Тевченков.
— Во-первых, у меня мало людей. А во-вторых, надо же когда-то привлекать к управлению городом местные силы.
— Это правильно, — согласился маршал. — Но пока будут проходить тылы, мы выставим фронтовых регулировщиков. А когда снимем их, то уже поступай, как сочтешь нужным.
Я попросил командующего утвердить новое районирование комендатур, соответствующее административному делению города. И тут же получил согласие.
— А теперь, товарищ маршал, товарищи генералы, приглашаю вас в оперный театр.
— Как? И театр уже действует? — удивился командующий.
— Сегодня открытие. Будут давать «Царицу Савскую».
— Вот это сюрприз, — засмеялся Тевченков. — Может, у вас тут и рестораны работают?
— Так точно. С тринадцати до двадцати одного часа тридцати минут ежедневно.
— А чем же там кормят и поят?
— Пока лишь чаем и кофе, но скоро будут обеды.
— Только не разрешайте спиртное, — предупредил Малиновский. — Война еще не закончилась. Лучше позаботьтесь о хлебе. На днях будет по этому поводу специальное решение Советского правительства.
— Значит, останемся, товарищ маршал? — спросил генерал Тевченков. — Скоро начало. А в опере нам не часто бывать приходится, тем более за рубежом.
— Останемся, чтобы коменданта не обидеть, — весело отозвался Малиновский. — Посвятим вечер искусству, это полезно.
По дороге я рассказал маршалу и его спутникам, что сегодня театр открывается официально. Но артисты оперы уже выступали перед советскими бойцами. Даже в дни боев. Малиновский и особенно Тевченков заинтересовались этим, спросили о подробностях.
А было это так. В январе 1945 года бои приближались к самому центру Пешта. Один из советских батальонов прорвался к большому и очень красивому зданию. Из штаба поступил приказ: впереди оперный театр, постарайтесь не повредить его. Бойцы бросились в стремительную атаку без артиллерийской подготовки. Вспыхнул ближний бой, короткий, но ожесточенный, переходивший в некоторых местах в рукопашную схватку.
Фашистов выбили из здания оперы. Бойцы осматривали помещения, вылавливая недобитых гитлеровцев. В зрительном зале — полнейший беспорядок. Кресла перевернуты, бархатная обивка с них содрана. Валяются пустые бутылки, стреляные гильзы. Занавеса на сцене нет. Декорации поломаны.
Вместе с солдатами осматривал здание и подполковник Александр Зусманович, ставший впоследствии моим заместителем по политчасти. Он решил пройти по пустым помещениям и вдруг услышал женский крик, голоса плачущих детей. Подполковник, а за ним и бойцы бросились в подвал.
При тусклом свете коптилок и карманных фонариков с трудом можно было различить людей. Возбужденно жестикулируя, что-то говорили мужчины. Матери судорожно прижимали к себе исхудавших плачущих детей. Царило такое смятение, что трудно было сразу разобраться в происходящем.
Зусманович обратился к людям на немецком, английском, а потом и на французском языке, предложил им успокоиться и объяснить, в чем дело. Он повторил свою просьбу несколько раз, прежде чем шум и плач стихли. К подполковнику подошел мужчина и сказал:
— Я артист оперы Михай Секей. Все эти люди тоже артисты или сотрудники театра. Больше двух месяцев мы сидим в этом подвале без света, без нормальной пищи, а часто и без воды. Немцы говорили, что советские бойцы накинутся на нас, как дикие звери, будут насиловать и убивать. Мы боимся. Люди слабы и измучены, их гнетет страх перед неизвестностью...