Говорят, его девизом были слова: «Не будь другим, если можешь быть самим собой». Он остался в истории самим собой — Парацельсом. А это дано далеко не каждому.
Небесные врата Улугбека
Время действия — XV век.
Место действия — Самарканд.
— Скорее! Скорее!
Взмыленный конь, словно поняв хозяина, понес еще быстрее. Попадавшиеся на пути люди поспешно теснились к обочине, почтительно склоняясь перед бешено несущимися всадниками. Они знали: правитель Мавераннахра направляется к холму Кухак, где проводит ночи в возведенной по его приказу обсерватории. Вольно же сильным мира сего тешить себя разными причудами!
Улугбек торопился добраться до места, пока не сгустилась над землей ночная мгла. Он терпеть не мог передвигаться в темноте, думая лишь о том, как бы не сбиться с пути. И когда у заветного холма он осадил коня и спрыгнул на землю, то удовлетворенно распрямил плечи и вытер ладонью со лба выступивший пот.
Стало уже привычным, что Улугбек каждый вечер в сопровождении верного Али-Кушчи отправлялся в обсерваторию. Ее возвели по его приказанию близ Самарканда на холме Кухак. Его дед, великий Тимур, возводил дворцы и мечети, а внук нашел себе развлечение в том, чтобы ночами разглядывать звезды. Его тянула в обсерваторию какая-то неведомая сила. Он чувствовал ни с чем не сравнимое наслаждение, когда оставался наедине с таинственным и непостижимым миром звезд. Ему даже казалось странным, что он прожил большую часть жизни, не ведая этого наслаждения.
Улугбека считали баловнем судьбы. После смерти Тимура, создавшего поистине необозримую империю, он стал наместником Самарканда, который его дед сделал столицей своей империи. И не только Самарканда — властителем земель на правом берегу Амударьи, огромной области Мавераннахра.
Он был богат, жил в роскошном дворце Кок-сарае. Любое его желание тотчас же выполняли услужливые царедворцы. А в юности таких желаний было множество. Он любил охоту, любил мчаться на быстроногом коне по широким просторам, упиваясь собственной ловкостью и силой.
Он любил пиршества в загородных садах, когда можно расслабиться, наслаждаясь чарующей музыкой и грациозностью танцовщиц. На то и молодость, чтобы предаваться веселью.
Но когда наступало отрезвление после буйных пирушек, Улугбека одолевали нелегкие заботы. Неспокойным был мир, в котором ему довелось жить. Жестокие распри между потомками Тимура не утихали ни на день. Отец шел на сына, брат на брата. Плелась цепь интриг в борьбе за право властвовать, повелевать. И Улугбеку не раз приходилось бросать воинственный клич, призывая своих нукеров в военный поход.
Были у него победы, были поражения, когда приходилось под покровом ночи мчаться на быстроногом коне, спасаясь от смерти. Он воевал с двоюродным братом Ахмедом, не желавшим подчиниться его власти, воевал с монголами, с кочевыми узбекскими племенами. А между походами он был вынужден вести войну со своими собственными подданными, сеявшими смуту в его владениях.
Особенно досаждали ему наставники веры — шейхи и сейиды, лицемерные защитники шариата, которые, без устали повторяя имя пророка Мухаммеда, зорко следили за тем, чтобы никто не преступал священных законов ислама, а на деле преследовали свои корыстные интересы. Они и к Улугбеку относились неприязненно лишь потому, что он не очень-то считался с их мнением, не призывал их к себе, не обращался к ним за советами.
Именно с их легкой руки расползались слухи о том, что Улугбек нарушает правила шариата, не проявляет рвения в исповедании ислама, грешит против аллаха. Большего обвинения для мусульманина и быть не могло. На этом и строился расчет тех, кто пытался возбудить в народе неприязнь к правителю.
Улугбек вначале не очень обращал внимание на сплетни и кривотолки вокруг его имени, на прямые выпады против него религиозных фанатиков, выступавших в качестве наставников веры. В конце концов, у него была власть, и ее не могли поколебать черные наветы его врагов.
Но пришло время, когда тяжелая усталость от злобных нашептываний и неприкрытой ненависти легла на его плечи. И может быть, тогда впервые он задумался о бренности окружающего его мира, о бесплодной суетности быстро летящих дней, мимолетных радостей и наслаждений, которые в действительности не имеют никакой ценности. Может быть, и понял он тогда, что непреходяще лишь человеческое познание, которому нет конца.