Внешним террором государства устрашают друг друга; они весьма заинтересованы в способности, которой обладала Горгона: в гибельном блеске, который излучает оружие, когда его издалека демонстрируют, и даже когда на него только намекают. И здесь рассчитывают на страх, который усиливается до апокалиптического видения, тем самым противника заставляют поверить, будто способны довести дело до мировых катаклизмов. В качестве первого примера можно привести пропаганду, которая предшествовала бомбардировке Англии (в сентябре 1940 г. — Г.Х.) и была подобна зловещему предвестию космической катастрофы.
Со временем методы пропаганды усовершенствовались, при этом увеличился ее объем. Они призваны продемонстрировать неограниченный потенциал и готовность пустить его в ход. В этой борьбе стремятся к сочетанию психического и идеологического превосходства, которое должно быть заметно далеко за пределами государства, даже если активные действия не происходят. Последние вряд ли желательны, ибо в таком случае военные потери, которых каждый стремится избежать, могут достичь значительного масштаба. Зато возможны случаи, в которых один из партнеров больше не способен выдерживать напряжение и сдается без всякого применения внешней силы. На это воздействие, в частности, рассчитаны те фазы, которые называют психологической войной. Такой крах, который описал Сартр в романе «Тошнота», всегда предполагает сумму индивидуальных крушений. Государство становится ничтожно пустым не только в лице своих руководителей, но прежде всего в своих анонимных слоях. Индивид, оказавшийся во власти нигилистического настроения, сдается. Поэтому очень важно исследовать, какое поведение ему посоветовать в этом смятении. Ведь внутренний мир индивида есть подлинный форум внешнего мира, и его решение важнее решений диктатора и властителя. Оно есть их предпосылка.
5
Но прежде чем мы обратимся к этой задаче, уместно поставить предварительный диагноз. Понятие нигилизма сегодня не только причисляется к неясным и спорным, но и используется полемически. Тем не менее в нигилизме следует предвидеть великую судьбу, основную власть, влияния которой никому не избежать.
Тотальный характер нигилизма приводит к тому, что встреча с абсолютом невозможна без жертв. В нем нет ничего святого. Как нет и совершенного произведения искусства. Точно так же не найти, — хотя в проектах нет недостатка, — мысли высшего порядка: отсутствует величие в проявлениях человека. В морали приходится констатировать то явление времени, которое в «Рабочем» мы обозначили как цеховой характер. С точки зрения морали мы можем рассчитывать только на прошедшее или на еще невидимое грядущее. В этом основа конфликта и, в частности, причина путаницы правовых языков.
Хорошее определение нигилизма можно сравнить с обнаружением возбудителя рака. Оно не привело бы к исцелению, но хотя бы стало его предпосылкой, если человек вообще способен к такому исцелению. Ведь речь идет о процессе, далеко выходящем за рамки истории.[4]
Если мы проконсультируемся у двух упомянутых вначале авторов, то, по мнению Ницше, нигилизм выражает переоценку всех ценностей. В качестве состояния он называет его нормальным, в качестве временного и промежуточного состояния — считает патологичным. Это хорошее различение, говорящее о том, что человек может вести себя соразмерно в актуальном состоянии нигилизма. Относительно прошлого и будущего этого нет, в отношении них слишком силен напор бессмысленного и безнадежного. Отказ от ценностей — это прежде всего отказ от христианских ценностей; он соответствует неспособности порождать более высокие типы или хотя бы иметь более высокие намерения, такой отказ влечет за собой пессимизм. Последний переходит в нигилизм, когда приведшую к разочарованию иерархию анализируют и с ненавистью отвергают. Остаются только регулятивные, т. е. критические, ценности: слабые при этом переживают слом, более сильные разрушают то, что не было сокрушено, сильнейшие преодолевают регулятивные ценности и продвигаются дальше. Нигилизм может быть знаком как слабости, так и силы. Он есть выражение бесполезности другого мира, но не мира и бытия вообще. Бурное развитие приносит с собой чудовищные разрушения и трансгрессии, и в этом аспекте наступление нигилизма как крайней формы пессимизма может быть благоприятным знаком.
У Достоевского результатом нигилизма становится изоляция индивида, его выход из сообщества, которое по сути своей является общиной. Активный нигилизм подготавливается как бросок, как, например, в те недели, которые Раскольников проводит в одиночестве в своей комнате. Такой нигилизм приводит к росту физической и душевной силы за счет потери святости. Он может вылиться и в ужасное оцепенение, как это случается со студентом Ипполитом в «Идиоте». Он может завершиться самоубийством, как это происходит со Смердяковым в «Карамазовых», со Ставрогиным в «Бесах» или со Свидригайловым в «Преступлении и наказании», и чего так боятся Иван Карамазов и многие другие герои Ф.М.Достоевского. В лучшем случае он ведет к исцелению, после того как через публичное покаяние свершится возвращение в общину. Посредством очищения in inferno или в «Мертвом доме» могут быть достигнуты более высокие, чем прежде, перед вступлением на путь нигилизма, ступени.
Нельзя не сознавать, что обеим концепциям присуще родство. Они проходят через три одинаковые фазы: от сомнения к пессимизму, потом к активным действиям в мире, лишенном ценностей и богов, и затем к новым свершениям. Можно заключить, что в них рассматривается одна и та же действительность, пусть даже из значительно удаленных друг от друга точек.
6
Трудность в определении нигилизма заключается в том, что дух не имеет представления о ничто. Он приближается к зоне, в которой исчезают как созерцание, так и познание: два великих средства, без которых дух не может обойтись. О ничто невозможно создать ни образа, ни понятия.
Поэтому нигилизм лишь соприкасается с зоной, предстоящей ничто, и никогда не вступит в связь с его основной властью. Точно так же, как можно иметь опыт умирания, но не смерти. Непосредственное соприкосновение с ничто, конечно, тоже мыслимо, однако за ним должно последовать мгновенное уничтожение, как будто сверкнул абсолют. Уничтожение иногда изображают, как, например, Мальро и Бернанос, чаще всего в связи с внезапным самоубийством. Есть достоверность ставшего невозможным существования — тогда бессмысленно продолжающееся сердцебиение, кровообращение, секреция почек, как бессмысленно тиканье часов рядом с трупом. Последствием будет ужасное разложение. Ставрогин предвидит его в своем пребывании в Швейцарии и потому выбирает веревку. Он предчувствует опасности, связанные с полной гарантированностью существования.
В литературе подробности уничтожения не только изображены, но и представлены. Художник, выбирая тему разложения, идентифицирует себя с ним. Оно входит в его язык, в его краски. В этом различие между эстетикой безобразного и натурализмом, в котором, несмотря на некрасивые объекты, господствует оптимизм.
7
Чтобы получить представление о нигилизме, хорошо бы сначала отделить те феномены, которые его сопровождают, и потому их часто с ним связывают. Поскольку именно они в первую очередь придают этому слову полемический смысл. Эти феномены делятся на три сферы: болезненность, зло и хаос.
4
Комментируя этот абзац, Хайдеггер ставит вопрос, подчеркивая слово предпосылка: «В каком смысле?».