– Том, можно я посижу здесь немного?
– Буду очень рад, Келли, – искренне ответил я и вскочил, чтобы принести ей стул. Чрезмерная галантность – одно из следствий комплекса вины.
Мы уселись друг против друга за светящимся столиком, вырезанным из цельного кристалла. Я спросил ее, не хочет ли она выпить, она отказалась, естественно, но сказала, что не будет возражать, если выпью я. Я заметил, что прекрасно обойдусь и без выпивки. Эти взаимные поклоны заняли нас минут на пять.
Потом она тихо спросила:
– Этот человек преследует меня весь вечер. Как мне заставить его уйти?
Я посмотрел на дверь и увидел, что по коридору крадется Лерой Чанг, очень профессионально крадется. Как в кино. Он бросил на меня злобный взгляд, как бы говоря, что нужно быть изощренным садистом, чтобы вот так все время вставать между ним, Лероем, и женщинами, которых он преследует.
Потом он, все еще крадучись, отправился обратно, несомненно шипя про себя и сожалея об отсутствии усов, которые можно было бы крутить.
– Бедный парень, – вздохнул я. – По-моему, у него проблемы с сексом.
Келли ослепительно улыбнулась.
– Но когда же он, наконец усвоит, что я не могу ему в этом помочь?
Я почувствовал что-то вроде жалости к крадущемуся Лерою. Сидевший напротив меня андроид выглядел на все сто и был невыразимо желанным.
Красивые, слегка выгоревшие волосы Келли спускались до плеч, они как будто светились тем особенным, неповторимым светом, который рождается только в чанах для производства андроидов. Ее большие ярко-зеленые глаза напоминали драгоценные камни чистой воды, безупречная кожа просто не могла принадлежать смертной, а тонкая ткань, прикрывающая тело лишь в нескольких местах, только подчеркивала наготу. Она была воплощением соблазна.
Лабораторные техники жестоко пошутили: создав Келли из горсти аминокислот и двух горстей электроники, они позабыли заложить в эту смесь хоть какой-нибудь пол.
Я полагаю, она могла бы осчастливить Лероя Чанга, пускай только на время, если бы захотела. Но она не хотела, и не хотела хотеть, и совершенно искренне не могла понять, чего он, собственно, от нее добивается. Интимные желания людей из плоти и крови так же чужды ей, как непонятно нам желание шиламакиан превращать себя в механизмы, как недоступен тхххианам страх высоты.
И все-таки она была прекрасна. Красота и Страсть, которым только что исполнилось девятнадцать, мечта, галлюцинация, сказочная принцесса. Все андроиды привлекательны, даже красивы холодной стандартизованной красотой, но тот, кто составлял программу для Келли, наверное, был поэтом. Сидя с ней рядом и болтая на профессиональные темы, я чувствовал себя героем видеосериала – типом, который все время вступает в романтические отношения с таинственными красавицами на борту звездолета, направляющегося к дальним мирам.
Однако никто не был настолько любезен, чтобы дать мне сценарий. Мне приходилось сочинять диалог по ходу действия. Келли, после того как я освободил ее от приставаний сладострастного Лероя, казалось, была готова просидеть в библиотеке хоть всю ночь за разговором со мной, но, увы, уже через десять минут я обнаружил, что исчерпал все известные мне темы светской беседы. Не так уж просто найти безобидный предмет разговора, находясь на борту сверхпространственного крейсера – ты заперт и запечатан в небольшой коробке и лишен всякой связи с окружающим миром. Даже о погоде толком не поговоришь. Обговорив все перипетии и неприятные последствия перехода в сверхпространство, обнаруживаешь, что остался на мели.
Чтобы поддержать окончательно закрепившийся у меня в голове образ киногероя (Том Райс – межгалактический секретный агент), я должен был сказать хоть что-нибудь. И потому мои губы двигались, хотя мозги объявили забастовку. Назовите мне единственную тему, которую вежливый человек не станет обсуждать с представителем расового меньшинства. Ну конечно, вы не спросите его, каково ощущать себя представителем оного. Вежливый человек не наступает на больные мозоли, не втирает соль в рану, не говорит о веревке в доме повешенного и вообще не затрагивает в разговоре темы, которые собеседнику в быту осточертели. Ведь так?
И тут я с ужасом услышал собственный голос:
– Знаешь, я никогда близко не сталкивался с андроидами.
Она спокойно ответила:
– Нас не так уж много.
– Нет. Я не об этом. Вы всегда казались настолько другими, что мне было очень неловко в вашем обществе. Я говорю об андроидах в целом, а не о тебе лично. Мне очень трудно понять, что такое быть андроидом. Так странно, вы люди, люди во всех отношениях и в то же время…
Тут я замолк, сообразив, что несу.
– Совсем не люди? – закончила фразу Келли.
– Примерно так, – пробормотал я.
– Но я человек, Том, – мягко сказала Келли. – Во всяком случае, с точки зрения закона. Так решили ваши собственные законодатели. Ты человек, если у тебя человеческие хромосомы, и не человек, если их нет. И не имеет значения, где ты был зачат – в чане или в материнской утробе. У меня хромосомы человека. Я человек.
Она не возмущалась, не защищалась, ничего не доказывала – она просто констатировала факты. Келли неспособна испытывать сильные эмоции, несмотря на все свои хромосомы.
Я снова заговорил:
– Даже если это так, а я не должен объяснять это тебе, Келли, большинство людей воспринимает андроидов… хм-м, ну, как не вполне… вы для них не настоящие.
– Возможно, это просто зависть, – серьезно отозвалась Келли. – Мы не стареем, предполагается, что естественная продолжительность нашей жизни втрое больше, чем у людей из плоти и крови. Это серьезный повод для неприязни. Я, например, вышла из чана в 2289 году. Ты понимаешь, что это значит.
Около девяноста. Я так и думал.
– Отчасти ты права, – признал я. – Но есть кое-что еще. Видишь ли, мы создали вас. И это превращает андроидов – это не мое мнение, но так считают очень многие люди, – в существа второго сорта, дает право смотреть сверху вниз.
– Когда мужчина и женщина создают ребенка, они потом воспринимают его, как низшее существо?
– Бывает, что да, – ответил я. – Но не в этом дело. Зачатие естественным способом – это одно, а создание жизни в лабораторном чане совсем другое. Человек при этом чувствует себя немного Богом.
– И потому, – вставила Келли, – вы, богоподобные существа, демонстрируете вашу божественную природу, пытаясь унизить созданных вами разумных существ. А они, мы, андроиды, живем дольше и превосходим вас почти во всем.
– Мы чувствуем себя одновременно высшими и низшими по сравнению с вами. Вот именно поэтому многие из нас не любят андроидов и не доверяют им.
– Как вы, настоящие люди, все усложняете, – покачала головой Келли. – Зачем столько суеты вокруг вопроса о превосходстве? Сели, разобрались, установили различия и занялись каким-нибудь серьезным делом.
– Не выйдет, – возразил я. – Потому что в природе человека заложено желание превозносить себя, унижая тех, кто хоть чем-нибудь отличается. В давние времена от этого страдали евреи, негры, китайцы, католики, протестанты, белые – все, кому случалось навлечь на себя неудовольствие ближайших соседей. Пора расовой дискриминации прошла, религиозной – тоже.
В основном потому, что народы и культуры Земли настолько перемешались, что без помощи компьютера не разобраться, кто ты такой и кому можешь устроить погром. Теперь мы все вместе не любим андроидов. Та же самая старая песенка. Вы, андроиды, живете дольше нас, ваши тела красивее наших, у вас множество преимуществ, но мы сделали вас и потому, несмотря на зависть, можем чувствовать себя главными, рассказывать о вас анекдоты, не допускать в клубы и студенческие общества и тому подобное.