- Меня что-то мучает!?
-Ты ведь не можешь смириться ?
- С чем?
- С тем, что смирился.
- Я привык.
- К чему?
- Привык к тому , что смирился.
- Теперь ты доволен?
- Нет, но, теперь я ВОЛЕН.
- Ты ничего не хочешь изменить..?
- Не хочу…? Не могу! Нет!
Я допечатала последнюю фразу и задумалась. Ну и что теперь?
Было шесть часов утра, пять пятьдесят одна, если быть точной, и вот уже которое утро я вскакиваю в несусветную рань в холодном поту. Теперь ночные кошмары ровной стопкой лежали передо мной на столе, но ситуации это не меняло. Я вытащила штепсель принтера из розетки и взглянула на монитор: пять пятьдесят две. Часы на компьютере неумолимо доказывали, что рассудок меня покидает. Я даже не заметила, как рассвело, встав в три утра и просидев столько времени за компьютером. Скоро начнут развозить хлеб, и водитель араб, как всегда будет распевать во всю глотку, пока я не проснусь и не пожелаю ему удачного дня. Щелкнув выключателем, я отьехала вместе со стулом к окну и подняла жалюзи. Мгновенно яркий свет залил комнату.
Я выглянула на улицу, на секунду зажмурившись, и воздух наполнился обычными утренними красками и звуками. Проехала машина по дороге, вот возвращалась в гостинницу стайка нетрезвых туристов после ночного клуба, шумели волны. В Ницце наступало утро, переливаясь всеми цветами радуги. Белый-белый город утопал в лиловых розах и зеленых пальмах. Апельсиновые деревья распускали свои светло-желтые, почти молочные тяжелые соцветия на встречу прохожим. Роскошные отели гордо блестели черно-матовыми стеклами, а маленькие домики и шикарные виллы подставляли солнцу оранжевые крыши. Это место давно потеряло для меня свою таинственность. Жизнь не затихала тут ни на минуту, круглый год отдыхающие заполоняли Лазурное побережье, независимо ни от чего. Некоторые приезжали и оставались жить, не в силах противиться мистическому очарованию южного неба, узких улочек старой Ниццы, милых ресторанчиков, и конечно же, моря.
Оно, как живое существо, могло быть то сонно-спокойным, то злобно-бущующем, то ласковым, то смертельно-опасным. Море завораживало и заставляло думать о вечном, я же просто нашла здесь второй дом, тот, который оставила в России.
Закончив созерцание окрестностей, я отлепилась от стула и вышла на балкон. Наша маленькая двухэтажная вилла стояла на окраине города, прямо на берегу. Ближе к воде жить было невозможно, разве что поставить палатку прямо на пирсе. Вытащив камешек из горшка с моей любимой розой, стоявшей на террассе, я запустила его в волны и самодовольно хмыкнула: попала.
Дом имел две террассы на первом и втором этажах, окна с видом на море были от пола до потолка, впрочем, в потолке тоже были окна, и в звездные ночи я подолгу смотрела в небо, размышляя обо всем на свете. Внизу располагалась спальня месье и мадам Террад, в чьем доме, собственно, я жила и работала, холл с камином, который никогда не использовался, кухня и столовая. На верху детская младшего сына, комната среднего, моя и спальня для друзей, которые постоянно гостили в этом доме. Из моей был выход на террассу, почти целиком прячущеюся в тени старого зеленого оливкового дерева, поросшего вьюном. Именно здесь я сейчас и сидела, забравшись с ногами в плетеное из соломы кресло, за точно таким же столиком.
На перилах террассы пристроился голубь, которых в Ницце обитало великое множество, и чистил свои светло –серые перышки. По-крайней мере , он выглядел обычным и настоящим, в отличие от таких странных и далеких от реальности образов, наполняющих мои сны. Они мучали меня уже третью неделю, заставляя с криком вскакивать с постели, хотя и не были кошмарами в полном смысле этого слова. И все же что-то не давало мне покоя, и каждую ночь повторялось одно и тоже: просыпаясь, я не могла понять, кто же я все-таки такая: крылатая воительница или русский искусствовед.
Б-р-р… Я потрясла головой, слвно это могло отогнать ночные страхи и оперлась на чугунные перила терраски, углом огибавшей дом. Внизу раскинулось бескрайнее сияюще - голубое море. Волн сегодня почти не было, только слабый ветерок доносил такой неповторимый морской аромат – смесь водорослей, соли и воды. Я с наслаждением вдохнула и почувствовала себя немного уверенней. Запахнув поплотнее белый пушистый махровый халат, я вернулась к покинутому креслу, а то ноги на холодном каменном полу уже начали замерзать, все ж таки зима.
Конечно, зима в Ницце - понятие весьма и весьма относительное, особенно сравнивая с Россией. Здесь это двадцать градусов тепла, солнечный день и почти всякое отсутствие осадков, разве что изредка. Иногда я начинала думать, что погода отражается на моральном состоянии жителей, и поэтому французы всегда улыбаются, а бедные петербуржцы просто обязаны быть хмурыми, если учесть, что в Питере и летом то дожди не кончаются, не говоря уже о других временах года. Но я любила свой грустный и серый город, не могла забыть изящные мосты и каменные набережные, переплетения оград и колонады соборов, помпезные дворцы и маленькие тихие дворики. Я помнила каждый камень, равно как и каждую черточку его лица…
Тут меня передернуло. Прошло больше чем полтора года, как я его не видела, я сменила страну, город, прическу, сделала пирсинг и татуировку, и кажется, наконец – то стала забывать этот роман, который выжег мне всю душу, эту безумную страсть и удушающую нежность, этого человека, ради которого я могла бы бросить все на свете. И вот по прошествии двух лет, как мы расстались, мне снова напоминают о нем. Кто? Зачем?
Я уехала, не поддерживаю никакой связи, не знаю даже , где он сейчас, не общаюсь с нашими друзьями, как бы тяжело это не было. Я оборвала все, как говориться , отрезала по живому. И вот снова?! Один Бог знает, чего мне это стоило…
Так все, хватит, – оборвала я себя, а то начинаю ныть, как валькирия в моем собственном сне.
Грохот подьзжающего грузовичка нарушил тихое уединение на балконе, и я узнала машину, которая развозит хлеб по утрам. Мой знакомый араб высунулся из кабины и поприветствовал во всю мощь своих легких:
- Bonjour, mademoiselle! Ca va?
Я перевесилась через перила и помахала в ответ рукой:
- Salut Ali, oui, ça vas, merci.
Я хрошо знала и этого веселого парня и всю его семью. Мать Али была из Марокко, а отец сенегалец, что само по себе странно – во Франции негры ненавидят арабов, а арабы негров, но эту пару рассизм к счастью обошел. Молодой человек с абсолютно черным цветом кожи и торчащими во все стороны волосами, заплетенными в косички, спрыгнул на проезжую часть и задрал голову:
- Vous ne dormiez pas déjà, les cochmarts?
На это я могла только развести руками, собственные сны я не могла контролировать никак, может и правда, от судьбы не уйдешь? С этой мыслью я спустилась вниз налить чашку чая и снова вышла на террассу. Кружка была большая и пузатая, такая, чтобы было удобно держать в руках, но чай оказался чересчур горячим и пришлось отказаться от этой затеи. Ожидая пока он остынет, я поставила кружку на перила и стала наблюдать за Али, работающего и за грузчика, и за водителя одновременно. Делать больше было нечего, до работы оставалось еще два часа. Юноша легко поднимал сразу по несколько ящиков с белыми французскими батонами, распевая во все горло, и заносил их в булочную на углу соседнего дома.
- Les crouassants pour mademoiselle! – с этими словами он упаковал пару румяных булочек в бумажный пакет и метко забросил их мне прямо на террассу. Пакет с приятным звуком шлепнулся мне под ноги.
- Merci beaucoup, Ali, bonne journee! – я улыбнулась и покачала головой. Ну сколько раз я просила его не делать этого. После такой диеты можно было распрощаться с бикини. Но сколько бы я не повторяла учтивому представителю бывших французских колоний, каждое утро находила пакет с круассанами у себя под дверью. Меланхолически вздохнув, я распечатала пакет и вытащила сладкую вредность наружу.
Удобно устроившись в желтом соломенном кресле с булочкой в одной руке и чашкой зеленого чая в другой я предавалась размышлениям. Ясно ведь что что-то было не в порядке, по ночам люди должны спать, а не дергаться из – за кошмаров. Разумеется и такое бывает, но вот если они повторяются каждую ночь, стоит только лишь закрыть глаза?!