МАРИНА РАЧКО
ЧЕРЕЗ НЕ МОГУ
МАРИНА РАЧКО
ЧЕРЕЗ НЕ МОГУ
ПОВЕСТЬ
ЭРМИТАЖ 1990
Марина РАЧКО ЧЕРЕЗ НЕ МОГУ Повесть
Marina RACHKO CHEREZ NE MOGU. (Overcome "/ Cant." A novella)
Copyright © 1990 by Marina Yefimov All rights reserved
Library of Congress Cataloging-in-Publication Data
Rachko, Marina.
[Cherez ne mogu : povest* / Marina Rachko (Yefimov)]. p. cm.
Title on verso t.p.: Overcome "I can't". ISBN 1-55779-032-9 : $ 6.50 I. Title. II. Title: Overcome "I can't." PG3549.R33C47 1990 90-4521
891.73—dc20 CIP
Published by Hermitage Publishers
P. O. Box 410
Tenafly, N. J. 07670, USA
ЧЕРЕЗ НЕ МОГУ
Дорогой Николас, спасибо за поздравление бабушке с ее не девяностопяти-, между прочим, а девяностосемилетием. Я еще в Вене заметила, что она вызвала у Вас особенный прилив родственных чувств (не единственный ли?). А вообще все визитеры приходят в волнение от ее долголетия. Наверное, думают: "Значит, и я могу так вот жить и жить, почти вечно... Сидеть в кресле, держать на коленях книгу, величаво кивать пожилым гостям собственных внуков..." Как-то одна гостья, и сама лет семидесяти с гаком, сказала потрясенно: "Смотрите! у нее голубые глаза!" А знакомый из старых эмигрантов (с историческим подходом) считал, считал, потом говорит: "Если не ошибаюсь, в тысяча девятьсот четырнадцатом, не правда ли, у вашей бабушки уже был, не правда ли, ребенок..." Кстати, о тысяча девятьсот четырнадцатом... По пути из Вены в Нью-Йорк наш эмигрантский самолет приземлился на час в Женеве. Узнав где мы, бабушка не упустила повода похвастаться: "Видишь, — говорит, — я всегда добивалась своего: в четырнадцатом, перед самой войной, мы с мужем как раз собирались в Швейцарию. И вот я здесь!.."
Говоря об историческом подходе, Николас... бабушка пережила десяток русских правителей (начиная с Александра Третьего и кончая не- считаной партийной мелочью), всех своих братьев и сестер (числом пять), всех друзей, мужа и обоих детей. Я уж не говорю о пережитых ею трех больших войнах, трех голодах, великом терроре, борьбе с космополитизмом... — семь коров тощих, семь дистрофичных. Словом, если бы давали ордена за выживание, скажем, "орден Робинзона Крузо" или "медаль за оборону Жилплощади", — бабушка была бы в первых рядах праздничных парадов.
Николас, дорогой, на Ваше поздравление бабушка вряд ли ответит: лондонскую открытку она неожиданно принялась суетливо рвать: "Нельзя, нельзя, вдруг скажут — связь с заграницей". Защитный рефлекс сработал по академику Вышинскому. К тому же она раздраженно оспаривает свой возраст: "Девяносто семь? Ну что глупости-то говорить!" — "Да? А сколько же тебе?" — "Ну, восемьдесят три, восемьдесят четыре максимум".
Как бабушке Америка? Как в густом тумане, я полагаю. Она наблюдает ее из окна нашего "таунхауза" на окраине Ипсиланти, штат Мичиган, откуда видна только стоянка машин и помойные баки в зелени. Вчера Наташа играла на травке перед домом с черным соседским мальчиком. Бабушка долго следила за ними с явным беспокойством, потом спрашивает:
Нюша, это правда, что в Америке есть негры?
Бабушка! — говорю я в изумлении, — ты полчаса смотришь на мальчика, с которым играет Наташа. Ты что, не видишь, что он черный?!
Бабушка говорит с сомнением:
То-то и я думаю: не то еврей-
Каждый вечер она требует, чтобы я проверила, заперты ли двери: "А то газеты пишут, что в Манхаттане большая преступность". — "Да мы-то не в Манхаттане". — "Как же, всегда говорили: Манхаттан!" — "Не Манхаттан, а Мичиган". Поджала губы и говорит упрямо: "Ну, это, может быть, ты так считаешь..."
...Николас, Ваши комплименты взволновали меня, наверное, преувеличенно, как матроса после шести месяцев плавания (исполнится через неделю) обнаруженный в кармане желудь (цветок?). Земли не видать. Сердечное спасибо за приглашение, но идея поездки в Лондон утопична, поскольку американская потогонка не дает перевести дух ни на минуту. Полцарства — за месяц беззаботности!
Так что всей вновь обретенной лондонской родне посылаю воздушные поцелуи воздушной почтой. Пожалуйста, пишите мне. По-английски. А я буду отвечать по-русски, тогда, по крайней мере, мы не будем себя чувствовать двоечниками, которым задано написать сочинение.
Николас, Америка — "колоссаль", но Вена — все еще мое лучшее воспоминание в эмиграции, а Вы — все еще мое лучшее воспоминание в Вене.
Целую,
Аня
ся назад... Как говорит одна наша советская приятельница: "Я знаю, почему моя тетка смогла все это перенести. Она оглохла в тридцать три года".
Разумеется, я сама никакой книги написать не могу, не только по лени и бесталанности, но и оттого, что по-настоящему, сердечно, помню только свои собственные стыды, позоры и вины. Ну что может создать человек, которому незнакомо чувство правоты?