Это искупало многое в Магде.
Кроме того, сам он, отлично понимая вульгарные причины оказываемого ему внимания, не мог не испытывать втайне чувства торжества при виде того, как дочь Эбенезера, еще недавно столь равнодушная к подводной трубе, являлась теперь любезной и любознательной, не страшась самых сухих объяснений. Она, Алиса Купер и многие другие засыпали Раймунда своими вопросами. Каким образом Ниагара при всем ее могуществе могла влиять на то, что произойдет в Бресте?
— Это походит на колдовство… Ниагара будет действовать на одном конце трубы, и ее толчок передастся до Бреста! — объяснял, улыбаясь, Раймунд. — Вот насос, который приводится в движение этим толчком; он гонит нефть в мою трубу. Эта нефть находит там безвоздушное пространство и стремится к единственному доступному ей выходу. Таким же образом прибывают еще новые волны жидкости, они постоянно соединяются вместе, толкают и жмут одна другую. Что же еще могут делать они, как не стремиться все дальше и дальше, пока не достигнут Val-Tregonnec'a? Одно только могло бы помешать этому результату: если бы давлением разорвало трубу и нефтяные волны нашли бы себе другой выход. Прошу тысячи извинений за то, что употребляю слова, применяемые лишь в лаборатории.
— Вот это мне нравится, — воскликнула Магда с живостью. — Неужели вы думаете, что мы не слыхали о безвоздушном пространстве? Знаете, сударь, что Алиса и я всегда были первыми по физике. Итак, берегитесь!
Раймунд, в восторге от своей аудитории, давал все желаемые объяснения. Его всегда понимали. Магда вовсе не преувеличила, говоря, что их научный багаж позволял им понимать все его объяснения.
Это обстоятельство придавало даже оригинальность обычной пустоте их жизни. Они все получили хорошее образование, часто даже лучшее, чем их братья и остальная молодежь их круга. Но затем — странное дело, закончив свое образование, они закрывали навсегда книги и прощались с алгеброй, чтобы телом и душой отдаться тряпкам. К счастью, при случае все-таки вспоминались основные понятия физики.
— Браво! — сказала Магда, аплодируя. — Это восхитительно! Это — грандиозно, ваше порабощение Ниагары! Изобретите еще что-нибудь лучшее, если сможете! А подобного уже вы не совершите! Америка одна имеет Ниагару! — добавила она с патриотической гордостью.
— Не забудьте, что победитель чудовища — француз! — смеясь сказала Алиса Купер.
— Я не забываю этого и умею отдавать должное заслугам других наций. Но признаюсь, все они мне кажутся ничтожными в сравнении с моей! Особенно мелочным и невзрачным кажется мне Старый Свет. Когда я думаю, что там считают крупным помещиком владельца двух-трех сотен акров, богачом того, кто имеет годовой доход двадцать-тридцать долларов, то я проникаюсь гордостью при виде наших поместий величиной с английское графство, наших колоссальных богатств, наших непобедимых спекулянтов, вообще всего, кончая нашими реками, лесами, соответствующими нашему промышленному могуществу.
— Вы впадаете в лиризм, моя милая! — вскричала Алиса.
— Я помню, — продолжала Магда, не слушая ее, — что в детстве, изучая историю Франции и Англии, я страдала при мысли, что эти обе нации сделали уже многое, тогда как у Америки не было еще своей истории. Но я утешилась, узнав, что за ниточки представляют собой их знаменитые реки, Сена и Темза, рядом с Миссисипи.
— Вы, значит, придаете слишком большое значение размерам вещей! — отвечал Раймунд.
— Ну да! что же дурного! Я восхищаюсь великими предприятиями и большим успехом, хотя бы даже в денежном отношении!.. Вы, господин Фрезоль, предприняв такое громадное дело, должны бы считать такое чувство законным…
— Я нахожу его законным, но только в известной мере. Если вы любите успех как результат труда, жертв и ума, то это прекрасно. Если вы любите успех ради успеха, ради тех долларов, которые он влечет за собой, то, на мой взгляд, это нехорошая черта, хотя довольно распространенная, и я не одобряю ее!
— Кто же нуждается в вашем одобрении? — надменно возразила Магда.
«Ну! они опять ссорятся!» — сказала про себя Алиса.
Действительно, редкий разговор Магды с Раймундом не кончался ссорой. Молодой француз, как известно, имел причины иногда быть недовольным поведением Магды с ним. Но он не мог перестать интересоваться ею, не принимать радостно ее милых попыток к примирению и не попытаться при случае исправить ее недостатки. Магда со своей стороны считала несносными эти стремления исправлять ее недостатки, которые в ее глазах являлись скорее достоинствами, так что и на этот раз они расстались в ссоре.
— Я ненавижу эти постоянные нотации! — сказала она Алисе. — Неужели вы не находите их отвратительными?
— Но что он сказал тебе такого необыкновенного?
— О-о! я прекрасно поняла его намеки! Он не в первый раз преподносит их мне. Он считает меня высокомерной, тщеславной и корыстолюбивой.
— Ну, моя милая, он сильно увлечен вами, все видят это!
— Я надеюсь, что он не позволяет себе такой дерзости! — возразила Магда с оттенком высокомерия.
— Ну, опять ваша мания величия! — возразила смеясь Алиса. — Вы лучше всех знаете, что он имеет эту дерзость, и вы больше всех в восторге от этого! — Затем она сказала уже более серьезным тоном:
— Милая моя, я посоветовала бы вам не очень-то отталкивать его. Он не из тех, над кем можно безнаказанно смеяться. Остерегайтесь…
— Остерегаться!.. чего же?.. неужели вы думаете, что я отвечаю на те чувства, которые вы ему приписываете?
— Да! я так думаю.
— Если так, то тем хуже! — вскричала Магда решительным тоном.
— Я могу чистосердечно сказать, что ничего не сделала, чтобы привязать его к себе. А что касается меня, то мне никогда не придет в голову смотреть на него, как на серьезного претендента. Неужели вы думаете, что я выйду за этого ничтожного механика, даже в том случае, если ему удастся выполнить свой проект и разбогатеть? Нет, моя милая! Во-первых, я не думаю еще терять своей независимости; я хочу путешествовать, хочу посмотреть мир. Если мне придется выйти замуж, то я выберу себе мужа в более высокой сфере, чем сфера нефти!
— Скажите лучше, что вам нужна княжеская корона!
— А почему бы и нет, если мне вздумается завладеть ею? Слава Богу, долларов хватит для ее покупки! Эсфирь Кэрле, богатство которой составлено на свинине, вышла же замуж за баронета!
— Да, не говоря уже о Жанне Фоулер, которая вышла за неаполитанского принца, а через три месяца убедилась, что его княжество существует лишь в воображении!
— Она плохо навела справки, потому что есть же ведь и настоящие, я думаю!
— Гм! Немного, и притом такие князья не прогуливаются в Америке.
— Тогда мы поедем искать их там, где они находятся, если только вздумается…
— Счастливого пути, княгиня!
— До свидания, милая Алиса!
В течение зимы Раймунд редко бывал в «Curtiss-House».
Он исключительно отдался своему делу и покидал постройки у Ниагары только для того, чтобы ускорить окончание гидравлического аппарата, отданного специальным подрядчикам. Работа подвигалась очень быстро. К концу марта все главное было окончено, канал вырыт, постройки готовы, новый нефтяной бассейн соединен с одной стороны со складом в Дрилль-Пите, с другой — с подводной трубой.
Через месяц насосы, поршни и колеса с лопастями были установлены на место.
Эти колеса, не соединявшиеся одно с другим, легко двигались на своих стальных осях, могли по желанию быть опущены в поток, вертевший их, или же подняты на несколько метров над водой. Хорошо, что Раймунд подумал об этой предосторожности: вскоре заметили, что они очень быстро изнашивались и требовали постоянной замены новыми.
Что касается скорости их вращения при открытии шлюзов, то ни один аппарат не мог даже определить ее в первый день. Каждое колесо вертелось на своей оси с головокружительной быстротой и приводило в бешеное движение поршни. К счастью, все было заранее точно рассчитано, и насосы, подставки, поршни и лопасти были установлены так, чтобы дробить между собой эту страшную силу.