— Чужого, которого я обнаружил у ручья. Он прятался, и притом в таком месте, из которого он мог обозревать и деревню, и дорогу на Шейх-Ади.
— Кто он?
— Он утверждает, что его зовут Ласса, а принадлежит он к Дассини.
— Тогда бы я знал его. Но Дассини с таким именем нет.
— Он пытался ударить меня ножом, когда я заставлял его пойти со мной. И вот он здесь. Делай с ним все, что захочешь!
Я покинул комнату. Снаружи все еще стоял писарь.
— Ты знаешь человека, которого я привел в дом?
— Да. Что он сделал, эмир?
— Конечно, ты его узнал!
— Он не вор и не разбойник!
— Кто же?
— Он коль-агасси, штабс-офицер моего полка.
— А! Как его зовут?
— Насир. Мы зовем его Насир-агасси. Он — друг миралая Омада Амеда.
— Хорошо. Скажи Халефу, что он может седлать коней.
Я вернулся в селямлык, где в присутствии Мохаммеда Эмина и некоторых случайно оказавшихся там видных жителей деревни уже начался допрос.
— Как долго ты скрывался в кустарнике? — спросил бей.
— Пока там купался этот человек.
— Этот человек — эмир. Запомни это! Ты не имеешь никакого отношения ни к Дассини, ни к езидам. Как тебя зовут?
— Этого я не скажу!
— Почему же?
— Там, наверху, в курдских горах, меня поджидает кровник. Я вынужден скрывать свое настоящее имя.
— С каких это пор коль-агасси занимает кровная месть в области свободных курдов? — спросил я его.
Он побледнел еще сильнее, чем раньше, у ручья.
— Коль-агасси? Что ты имеешь в виду? — тем не менее дерзко спросил он.
— Я имею в виду вот что: я достаточно хорошо знаю Насира-агасси, доверенное лицо миралая Омара Амеда, чтобы ошибиться.
— Ты… ты… ты меня знаешь? Валлахи, тогда я погиб. Это — судьба!
— Нет, это не твой кисмет. Скажи честно, что ты здесь делал, тогда с тобой, может быть, ничего и не случится!
— Мне нечего сказать.
— Тогда тебе ко…
Я прервал разгневанного бея быстрым движением руки и снова обернулся к пленному.
— Про кровную месть ты сказал правду?
— Да, эмир!
— Тогда в другой раз будь осторожнее. Если ты обещаешь мне немедленно вернуться в Мосул и отложить месть, тогда ты свободен.
— Эфенди! — испуганно закричал бей. — Подумай, мы…
— Я знаю, что говорю, — опять прервал я его. — Этот человек служит штабс-офицером при губернаторе. Он может выйти в генералы, а ты ведь живешь в дружбе и прочном мире с повелителем Мосула. Жаль утруждать такого офицера. Этого бы и не произошло, если бы я сразу узнал его… Итак, ты обещаешь мне сразу же вернуться в Мосул?
— Обещаю.
— Твоя месть касается кого-либо из езидов?
— Нет.
— Тогда иди, и да хранит тебя Аллах, чтобы месть не стала опасной для тебя самого!
Он был удивлен. Еще какую-то минуту назад он видел перед собой смерть, а теперь узрел себя свободным. Он схватил мою руку и воскликнул:
— Эмир, я благодарю тебя! Да благословит Аллах тебя и твоих близких!
— Что ты наделал! — сказал Али-бей, скорее рассерженный, чем удивленный.
— Лучшее, что я мог сделать, — ответил я.
— Но это же шпион!
— Конечно.
— А ты подарил ему свободу! Разве ты не вынудил его признаться, что он штабс-офицер губернатора?
Остальные езиды также мрачно смотрели на меня. Я как бы не замечал этого и возразил:
— И что ты узнал из его признания?
— Многое!
— Не больше, чем мы уже знали. И вообще он показался мне человеком, который скорее умрет, чем признается.
— Тогда бы мы его убили!
— И что бы последовало?
— Одним шпионом стало бы меньше!
— О, были бы и другие последствия. Во всяком случае, коль-агасси был послан убедиться, подозреваем ли мы о намеченном нападении. Если бы мы его убили или задержали в плену, он бы не вернулся к своим, а это означало бы, что мы уже кем-то предупреждены. Теперь же он получил свободу, и миралай Омар Амед посчитает, что мы ничуть не догадываемся о намерениях губернатора.
Бей обнял меня.
— Прости, эмир! Мои мысли не идут так далеко, как твои. Но я пошлю за ним лазутчика — убедиться, что он действительно уехал.
— И этого ты не делай.
— Почему?
— Этим мы бы обратили его внимание как раз на то, что хотели скрыть, освобождая его. Он бы спрятался здесь. Впрочем, сейчас приходит достаточно людей, у которых ты можешь справиться, не повстречался ли он им.
И здесь я одержал верх. Мне было очень приятно выиграть дважды: я сохранил жизнь человеку, который все-таки действовал по приказу, и одновременно сорвал план губернатора. С чувством удовлетворения я пошел завтракать на женскую половину, которую, собственно говоря, можно было бы назвать кухней. Предварительно я выбрал из того небольшого собрания диковинок, которое подарил мне Исла бен Мафлей, один браслет, к которому был прикреплен медальон.
Маленький бей уже тоже проснулся. Пока мать держала его, я попытался набросать на бумаге его миловидную мордашку. Но все маленькие дети схожи между собой, и мой рисунок мало напоминал оригинал. Потом я вложил рисунок в медальон и протянул браслет матери.
— Носи на память об эмире немей, — попросил я ее, — там находится лицо твоего сына. Оно вечно останется молодым, даже если сын станет взрослым.
Она посмотрела на изображение и пришла в восторг. За какие-то пять минут она успела показать портрет всем обитателям дома и находящимся в нем гостям, а я едва мог спастись от проявлений благодарности. После завтрака мы направились в путь, но не в праздничном, а в очень серьезном настроении.
Али-бей нарядился в самые дорогие одежды. Мы с ним ехали впереди, а за нами следовали самые видные люди деревни. Разумеется, Мохаммед Эмин находился рядом с нами. Он был недоволен, потому что задерживалась наша поездка в Амадию. Перед нами плелась толпа музыкантов с флейтами и тамбуринами. За нами шли женщины, большинство из них вели ослов, нагруженных коврами, подушками и прочим домашним скарбом.
— Ты подготовил Баадри к эвакуации? — спросил я бея.