Тридцатого октября ей будет пятьдесят девять лет - старая женщина, жена фермера, сыновья женаты, дочери замужем, под воскресенье и на праздники внуки приезжают погостить. И сестра Амелия есть, которая в этом, 1896 году подарит ей на день рождения Библию.
Дрожащими руками она подняла Библию и положила обратно в сумку. "Спущусь вниз, Джексону расскажу. Пусть-ка поразмыслит, может, что и надумает".
Она засунула книгу на место, потянула за железку, и сумка закрылась. Поставила ее на пол, поглядела на мальчугана на кровати. Он крепко спал, и она задула лампу.
В комнате рядом спала крошка Элен, лежа по-детски, ничком. Маленький огонек над прикрученным фитилем трепетал от легкого ветерка, который струился из открытого окна.
Сумка Элен была закрыта и бережно прислонена к ножке стула. Женщина задержала на ней взгляд, потом решительно двинулась мимо кровати к столику, на котором стояла лампа.
Дети спят, все в порядке, сейчас она задует лампу и пойдет вниз, поговорит с Джексоном, и может, ему вовсе незачем будет утром запрягать Нелли и объезжать соседей с расспросами.
Наклоняясь над лампой, она вдруг заметила на столе конверт с двумя большими многокрасочными марками в правом верхнем углу.
"Какие красивые марки, никогда таких не видела". Она нагнулась еще больше, чтобы лучше их разглядеть, и прочла название страны: Израиль. Но ведь нет на свете такого места. Это библейское имя, а страны такой нет. Раз нет страны, откуда марки?
Она взяла конверт в руки, еще раз посмотрела на марки, проверяя. Очень красивые марки!
Пол говорил, она их собирает. Таскает чужие письма.
На конверте была печать, и число должно быть, но проштемпелевано наспех, все смазано, не разобрать.
Из-под рваного края конверта, там, где его вскрывали, самую малость выглядывал краешек письма, и она поспешно извлекла его, от волнения трудно дыша, и холодок сжал сердце...
Это был конец письма, последняя страница, и буквы не писаные, а печатные, почти как в газете или книге.
Не иначе, опять какая-нибудь новомодная штука, из тех, что стоят в учреждениях в большом городе. Где-то она про них читала - пишущие машинки, что ли?
"...не думаю, - читала он, - чтобы из твоего плана что-нибудь вышло. Не успеем. Враг осадил нас, нам просто не хватает времени.
И даже если бы хватило, надо еще продумать этическую сторону. По совести говоря, какое у нас право лезть в прошлое и вмешиваться в дела людей, которые жили сто лет назад? Только представь себе, чем это будет для них, для их психологии, для всей их жизни!
А если ты все-таки решишь послать хотя бы детей, подумай, какое смятение ты внесешь в душу этих двух добрых людей, когда они поймут, в чем дело. Они живут в своем тихом мирке, спокойном, здоровом мирке. Веяние нашего безумного века разрушит все, чем они живут, во что верят.
Боюсь, ты меня все равно не послушаешь. Я сделал то, о чем ты просил. Написал тебе все, что знаю о наших предках на этой ферме в Висконсине. Как историк нашего рода, я уверен в достоверности всех фактов. Поступай, как знаешь, и пусть бог нас милует.
Твой любящий брат
Джексон
P.S. Кстати, если ты все-таки отправишь туда детей, пошли с ними хорошую дозу нового противоракового средства. Прапрапрабабушка Форбс умерла в 1904 году, насколько я понимаю, от рака. С этими таблетками она сможет прожить лишних десять-двадцать лет. И ведь это ничего не значит для нашего сумбурного будущего, верно? Что выйдет, не знаю. Может быть, это спасет нас. Может, ускорит нашу погибель. Может, никак не повлияет. Сам разбирайся.
Если я успею все здесь закончить и выберусь отсюда, я буду с тобой, когда придет конец".
Она машинально сунула письмо обратно в конверт и положила его на стол рядом с мигающей лампой.
Медленно подошла к окну и посмотрела на пустынную тропинку.
Они придут за нами, сказал Пол. Придут ли? Смогут ли?
Хоть бы им это удалось. Бедные люди, бедные, испуганные дети, запертые в западне будущего.
Кровь от моей крови, плоть от плоти, и столько лет нас разделяет. Пусть они далеко, все равно моя плоть и кровь. Не только эти двое, что спят под моей крышей сегодня ночью, но и все те, которые остались там.
В письме написано - 1904 год, рак. До тех пор еще восемь лет, она будет совсем старуха. И подпись - Джексон. Уж не Джексон ли Форбс? Может, имя из поколения в поколение передавалось?
Она словно окаменела. После придет страх. После она будет не рада, что прочла это письмо, не рада, что знает.
А теперь надо идти вниз и как-то все объяснить Джексону.
Она прошла к столу, задула лампу и вышла из комнаты.
Чей-то голос раздался за ее спиной:
- Бабушка, это ты?
- Да, Пол, - ответила она. - Что тебе?
Стоя на пороге, она увидела, как он, освещенный полоской лунного света из окна, присел подле стула и что-то ищет в сумке.
- Я забыл. Папа велел мне, как приду, сразу отдать тебе одну вещь.