— Что? С Левушкой плохо? Что вы меня трясете? Говорите наконец!
— С Львом Леонидовичем больше ничего плохого случиться не может, он в больнице, — Никсову было неловко, и он совершенно не знал, с чего начать разговор.
— Во сне видела какой‑то ужас. Бегу куда‑то, задыхаюсь, прячусь, а проснуться не могу. И все, как наяву. И вдруг — тыква. Огромная! А из тыквы — рука, и хвать меня за плечо. Вы не знаете, к чему во сне видеть тыкву?
— К изобилию, — с готовностью отозвался Никсов. — А ужасы во сне вполне объяснимы. Столько событий! Летние сны вообще бывают очень разнообразны.
— Что значит — летние?
— Это определение Демокрита — был такой мыслитель в Древней Греции. Может быть, помните? Он говорил: "В мире нет ничего, кроме атомов и пустоты".
— А что? Разумно. А летние сны?
— Демокрит считал, что от всех людей и предметов отлетают легчайшие оболочки. Он называл их эйделами. И во сне мы их улавливаем. Отсюда, кстати, идол, — Никсов воодушевился, а воодушевившись — успокоился, чувство неловкости прошло. — Идол — это оболочка, образ, а не сама вещь. Так вот, осенью и зимой слишком много ветров. Они перемешивают эйделы, и люди во сне видят черте–те что.
Марья Ивановна рассмеялась:
— Но сейчас лето. Правда, у нас в Стане иногда очень ветрено. — Она облизнула выпачканные соком пальцы. — Вы, наверное, думаете про меня — бесчувственная. Племянник в больнице лежит, а бесчувственная особа пошла вишню собирать. Но ведь пропадет — жалко!
— Вы не бесчувственная, вы хозяйственная, — с улыбкой сказал Никсов.
— Отвратительное занятие — выковыривать из вишен косточки. Я пробовала машинкой. Ничего не получилось. У моей машинки центровка испортилась. У Левушки любимое варенье — вишневое. А с косточками варить я не умею. Там какие‑то тонкости с синильной кислотой. Да и невкусное оно — с косточками. Вы хотели со мной поговорить? Пошли на кухню. Я руки помою, а вас кофе напою. Да вы наверное и проголодаться успели. И вообще, вы завтракали? Я утром в саду, так что каждый завтракал самостоятельно.
Прошли на кухню. Как не странно, здесь было не жарко. Марья Ивановна умудрилась устроить в помещении сквозняк. В открытой форточке весело шуршали бумажные ленты. Никсов вспомнил свою бабушку. Она устраивала из газет такие же занавески от мух. Странно было видеть столь старомодное приспособление на этой комфортабельной кухне. И как бы услышав его мысли, Мария Ивановна пояснила:
— Горе наше: в июне — комары, в июле — мухи. И ведь нет на них никакой погибели. Если скот держат, значит, навоз. Да еще на краю деревни старая свиноферма. Она так и набита дерьмом! Пока ее деревня на дрова не растащит, а дерьмо землицей не присыпит, так и будем мучиться. Так о чем вы со мной хотите поговорить?
— Я хотел восстановить полную картину вечера: кто и где на террасе сидел, о чем говорил, когда куда уходил. Ну, и так далее…
— Понятное дело, — тут же отозвалась пенсионерка, разлила кофе по чашкам, уютно уселась напротив и сказала, — это не он.
— Кто — не он?
— Я знаю, Левушка вам все рассказал. Вы думаете, что если Артур ко мне ночью в спальню заходил, то значит, и в Левушку он стрелял?
— Ничего подобного я не утверждаю. Это вы говорите, что ночью в грозу в вашей спальне был именно Артур.
— Ничего я не говорю. И вообще — Артур не убийца. И тот, ночной злоумышленник — тоже не Артур. Да он на него и не похож вовсе.
— Опишите вашего ночного гостя.
— Я только одежду видела. Самого его я не помню.
— Хорошо. Но рост, например, подходит? Хотя бы примерно.
— Здесь любой рост подойдет. Здесь только карлик не подойдет. Он согнувшись надо мной стоял.
— Ну, хорошо. А комплекция? Худой — толстый?
— У нас здесь только один толстый был — Костя–Фольстаф. Но он жену‑то не в состоянии был в руках удержать, не то что пистолет.
— А голос? Вы говорили, что он кричал.
— Голос тоже всем подходит. Мой, как вы говорите, ночной гость заорал так, словно его режут. Я думаю, когда людей режут, она все орут примерно одинаково. И вообще, Артур подштанники носит, а у того, с пистолетом был совсем другой стиль одежды.
— Но ведь дождь лил как из ведра. Насколько я понял, он был в плаще?
— В плаще, и рукава задрались. Это не Артур. Ворсик у него на коленях сидит. Если бы Ворсик его оцарапал, он бы нипочем к нему на колени не пошел.
Здесь Мария Ивановна лукавила, хоть и не хотела себе в этом признаться. Когда Ворсик избороздил ногу своей обидчице Анне Васильевне, он хоть и не сидел у нее на коленях, та вообще кошек никогда на руки не брала, но, выгнув дугой длинное тело и, вздыбив хвост, с удовольствием терся о ее ногу и нагло мурлыкал от удовольствия.