Выдержав небольшую, на несколько секунд, паузу, чтобы дать присутствующим возможность осмыслить сказанное, Клевцов протянул Корневу его коммуникатор.
— Вам, Роман Михайлович, я установил многоуровневую защиту передачи кода. Сейчас вы введете новый код, и пользуйтесь спокойно. Передавать код на открытие будете совершенно так же, как и раньше, дальше будет работать моя программа. Ни перехватить ваш сигнал, ни подобрать ваш код теперь никто не сможет.
— Спасибо, Сергей Павлович, — Корнев взял коммуникатор и ввел новый буквенно–цифровой код.
— И что, правда так никто и не сможет? — недоверчиво спросил Сергеев.
— Ну, знаете, Илья Витальевич, — несмотря на свой небольшой рост, Клевцов умудрился глянуть на штабс–ротмистра свысока, — абсолютной защиты не бывает. Как, впрочем, и абсолютного нападения. Сигнал, конечно, перехватить можно, вот только с любого другого устройства этот перехваченный сигнал никогда не пошлет правильный код. Уж за это я готов ручаться. А что касается подбора… Теоретически, конечно, можно. Да. Поставить полторы сотни компьютеров или развернуть соответствующую по быстродействию сеть виртуальных машин на компьютере помощнее тех, которые ставят, скажем, на крейсера — и вперед. Впрочем, можно выкрасть компьютер с корабля, найти там мою программу…
— А почему компьютер с корабля, а не коммуникатор? — снова вклинился Сергеев.
— Потому что управляющая программа записана именно на компьютере корабля. И уровень защиты, который можно обеспечить с помощью этого компьютера, куда выше, чем у коммуникатора. И, кстати, при попытке взлома эта программа будет записывать все действия взломщиков и снимать их на обзорные камеры.
— Вот за это спасибо, Сергей Павлович, — в голосе Сергеева отчетливо прорезались властные нотки. Клевцов, только что подобный огромному сияющему солнцу, вокруг которого вращаются маленькие и тусклые планеты, мгновенно оказался отодвинут на второй план. Конечно, офицер Инженерного корпуса — это очень хороший специалист, но кадровый офицер, пусть и жандармский — это прежде всего командир. Сергеев продолжил:
— Я так думаю, вам не только Роман Михайлович будет признателен за эту программу, но и вся гильдия независимых перевозчиков. Ну, мы еще поговорим с вами о дальнейшем использовании ваших разработок, а пока давайте закончим здесь. Вам, Роман Михайлович, следует фиксировать прибытие и убытие на каждую планету в русском консульстве. Если такового на планете нет, шлите сообщение в генеральное консульство на Тринидаде. Как только необходимость в этом отпадет, мы вам сообщим.
— Спасибо, господа, — сказал Корнев. — В честь такого случая, может быть, по рюмочке?
Роман извлек из шкафчика литровую бутылку клюквенной настойки, которую возил уже месяца два, с тех пор как последний раз был дома. По большому счету, такое дело надо было бы отметить хорошим товарищеским обедом, но, увы… На «северах», как и почти на всех небольших кораблях, ни камбуза с соответствующим оборудованием, ни кают–компании предусмотрено не было. И пилотам, и пассажирам приходилось довольствоваться высококалорийными питательными батончиками да запивать их минералкой. Правда, себе, любимому, Корнев поставил электрочайник, но должны же у господина капитана–пилота иметься хоть какие‑то привилегии? Так что обед на корабле исключался по причине полной невозможности такого мероприятия. А идти куда‑то всей компанией и привлекать чужое внимание — ну тут не надо быть великим конспиратором, чтобы понимать всю неуместность этого предприятия. Опять же, Великий пост. Если кто‑то соблюдает, может неудобно получиться. А выпить по чуть–чуть можно, грех, конечно, но не такой уж и великий…
Сам Корнев пост не то чтобы так уж строго соблюдал, не при его образе жизни и работы это, но честно старался. Когда служил в летном флоте, там было проще — что дали, то и ешь. Чем тебя кормит любимое командование — не твоя забота. Здесь просто только на корабле. Питательный батончик, он, конечно, всякие белки да жиры содержит, но что‑то Корнев сильно сомневался, что эти белки и жиры имели мясное происхождение. А если и имели, все равно назвать это мясной пищей язык никоим образом не поворачивался. Так что пока корабль в полете, пост соблюдался сам собой. На планетах дело другое. Возможность поесть постную пищу имелась далеко не везде, так что приходилось, как говорится в избитом каламбуре, есть, что есть. Ну а что касается девок… Нет, конечно, здоровый мужской организм своего требует, но дело, как чувствовал Корнев, шло к тому, что девки, которыми он пользовался на Фронтире, скоро заставят его соблюдать не только Великий пост, но и все остальные постные дни русского календаря. Хватало, правда, на Фронтире и девчонок, промышлявших проституцией не профессионально, а так, на любительском уровне. Эти были заметно поинтереснее профессионалок. Сам Корнев их не пробовал, но знакомые делились впечатлениями и даже подсказывали Корневу, где в местных сетях можно таких любительниц найти. Однако для подобного поиска требовалось и самому зарегистрироваться на соответствующих страницах, а вот это для Корнева было невозможно. Нет, техническая возможность, конечно же, имелась, как же без этого. Но выставлять себя на всеобщее обозрение, можно сказать, на витрину, ради такого повода было как‑то не оскорбительно даже, а просто невозможно. В понятие Корнева о нормальном человеке такое не укладывалось…
Жандармы и инженеры с удовольствием отдали должное вкусу и аромату настойки. Закусить было нечем, но никто по этому поводу не переживал. Ну что такое двести грамм для здорового мужчины? И зачем их еще и закусывать, если и так вкусно? Потом сказали друг другу несколько теплых слов на прощание, и Корнев остался на корабле один.
Пассажиры должны были прибыть только завтра, так что приведение в должный вид предназначенной для них каюты Роман отложил на потом. Сейчас надо было обдумать последние события и решить, что и как делать дальше.
С проникновением чужих на корабль все понятно, спасибо Клевцову. Спасибо ему же, что этот вопрос теперь решен. А вот зачем все это было затеяно?
Ежу понятно, что жандармы что‑то накопали. Тому же колючему зверьку ясно, что делиться своими сведениями и соображениями с Корневым они не спешили. Что ж, у них служба такая. Но, как известно, уши даны человеку, чтобы слышать, глаза — чтобы видеть, а мозги — чтобы услышанное и увиденное анализировать. Все три названных органа у Корнева присутствовали, услышать и увидеть ему кое‑что удалось, оставалось только загрузить мозги.
Роман поудобнее устроился на кровати и стал вспоминать мелкие подробности, так или иначе замеченные им во время работы жандармов и инженеров.
Самое интересное было, когда прапорщик Татаринов позвал штабс–ротмистра Сергеева и они шептались за дверью каюты. Все, что там говорилось, Корневу услышать не удалось, но… Но один интересный обрывочек он расслышал хорошо. Как там сказал прапорщик? «Был использован биосканер».
Биосканер у Татаринова был. Но ведь вряд ли прапорщик сказал бы так о своей работе? В отчете он так написать мог — «был использован биосканер», а вот устно сказал бы как‑нибудь по–другому. Ну, например: «Биосканер показал, что…» или что‑то в этом роде. Значит, что? Значит, он говорил не о своем биосканере. Он говорил о том, что обнаружил следы использования чужого биосканера! А вот это уже интересно…
Корнев вскочил с кровати, метнулся в рубку и уселся за компьютер. Проведя несколько минут в Руссети, удовлетворенно потер руки. Да, биосканер оставляет следы, которые при использовании соответствующего оборудования можно заметить. Вот их‑то и нашел прапорщик Татаринов.
Так, а для чего используется биосканер? Правильно, для обнаружения и последующей идентификации биологических следов человека — отпечатков пальцев, потожировых выделений, чего‑то там еще… Если учесть, что работали этим биосканером в пассажирских каютах, то интересовали взломщиков следы именно пассажиров. А каких именно пассажиров? Четверых геологов, севших на Райнланде? Хм, вряд ли. Они ведь так на Валентайне и остались, так что их биологические следы куда проще было срисовать там. Да и зачем следы, если их и самих можно было найти и незаметно сделать сколько угодно снимков? Нет, искали следы пассажиров, которых на Валентайне не было. Причем пассажиров недавних. И подходил под такое определение только один человек — Дмитрий Николаевич Лозинцев. Потому что до него Корнев совершил аж два рейса без пассажиров. Так что если бы разыскивали тех, кого он возил до Лозинцева, подсуетились бы раньше.