Понятное дело, что после возвращения на Наджаф все эти вопросы забылись сами собой, причем очень быстро — других забот хватило, даже передохнуть не получилось как следует. Приходилось то перехватывать транспорты, пытавшиеся перемещаться между Муллафаром и Найюбом, то проводить штурмовку объектов, которым посчастливилось уцелеть после массированных бомбардировок, то взаимодействовать с кораблями. В общем, занимались всем тем же, что и до рейда на Гейю, только вот, насколько чувствовал Корнев, как‑то более плотно, что ли. Похоже было на то, что командование наконец определилось с какими‑то своими неизвестными простым пилотам соображениями и неуклонно ведет дело к решительному наступлению.
За всеми этими делами Корнев как‑то не обратил внимания на то, что десантников на Наджафе поубавилось. Зато не пропустил их возвращение. Интересовавший поручика, да и не его одного, вопрос о том, где они побывали, нашел свой ответ быстро. В «Сборнике», как неофициально именовался ангар, используемый в качестве офицерского собрания для размещенных в этой проклятой долине частей всех родов войск, Корнев разговорился за кружкой легкого пива со штабс–капитаном из десантного батальона, стоявшего как раз рядом с аэродромом восьмого истребительного полка. Этот самый штабс–капитан с многообещающей фамилией Злобин возвратился со своим штурмовым десантным полком с Гейи и рассказывал такое…
— Вот я тебе, Роман, так скажу. В армии не первый год, и не в первом деле, всякого насмотрелся… Но такого еще не видел. Нет, я понимаю, конечно, извращенцы, что их жалеть‑то, а все равно… Понимаешь, когда в бою человека на куски разрывает, ну или там живот разворотит, это… Ну как‑то нормально, что ли. Хотя что я говорю — какое, на хрен, нормально?! Ну, скажу так: в обычную картину потерь укладывается. Да. А вот когда человека берут и просто режут на куски… Ну или там живот ему вспорют, кишки вынут и на шею намотают… Вот это, я тебе скажу, страшно по–настоящему. Я вот, чего там, сам ножом столько раз работал… И с проворотом, и по горлу там, или еще как. Но это в бою или в разведке. Враг, он и есть враг, вот и уничтожаешь его любым оптимальным в данном случае способом. Ножом так ножом, огнем так огнем, если без шума надо, то и просто шею свернуть можно. Это не так трудно, кстати, если уметь. Хочешь, научу? — Злобин несколькими экономными движениями рук показал, как надо сворачивать шею. Впрочем, вопрос был, похоже, риторическим, просто штабс–капитану надо было выговориться. Да и пивом, кажется, он нагружался уже поверх чего‑то покрепче.
— Ну вот, — продолжал десантник. — Я о чем? А, извращенцы… Скоты они гнойные, это точно. Знаешь, я охренел, сколько на этой чертовой Гейе детей. Детей, понимаешь?! И там из них таких же ублюдков растили, как сами! Нет, я еще хочу узнать, кто туда детей завозит… И кто это разрешил. Очень хочу… В глазенки им всем по очереди внимательно так посмотреть, а потом… Ну ты меня понял. — На несколько секунд штабс–капитан замолчал. Потом встряхнул головой и продолжил:
— Короче, расстрелять их всех надо было к чертовой матери, педиков этих. Расстрелять или разбомбить. Вот ты бы и разбомбил, да, поручик? — кажется, Злобин забыл, как зовут его собеседника. — Но на хрена же так измываться‑то? Ну педик он, ну не совсем человек, но живой же! Нельзя так с живыми людьми! Понимаешь, нельзя! — для верности десантник помахал перед носом Корнева указательным пальцем.
За столик к летчику и десантнику подсел отец Афанасий, настоятель походной церкви. Как и почти все на наджафских базах, священник носил стандартную армейскую «песчанку» [23]и высокие ботинки, дополнив свой облик позолоченным крестом на груди и черной скуфьей. [24]
— Ладно там полевой интенсивный допрос. Бывает. Но это ж для дела! А эти для собственного удовольствия над людьми измывались! — нового человека за столом Злобин, кажется, не заметил. — Суки… Я вот тебе, поручик, даже завидую. Ты‑то такого не видишь. Летаешь, стреляешь, бомбишь… А самое поганое было знаешь что? Самое поганое, что муллафары эти — такие же извращенцы, как те, которых они резали. Даже хуже! Ты представляешь, они детей — детей! — оставили и сами с ними забавлялись, гниды! С детьми, выродки! А как мы высадились, они поняли, что уйти не получится, и детей этих…. Тоже. Хорошо хоть, без таких мучений… Горла резали. Еще потом оправдывались, паскуды… Дескать, пока усы с бородой не растут, то можно, не грех…
— Оправдывались? — спросил Корнев. — Вы что, пленных взяли, что ли?
— Ну взяли, да. — Злобин усмехнулся. Нехорошо так усмехнулся, зато очень подходяще своей фамилии. — Надо было уточнить кое–какие детали по их силам… Но немного взяли, потом все в одной воронке поместились.
Сделав большой глоток из кружки, десантник хмыкнул и добавил:
— А педики эти вообще… кто жив остался, повылазили черт знает из каких щелей и давай на нас орать — что это вы нас не спасали, пришли так поздно. Нет, ты только представь, а?! Эти… всерьез считали, что мы их спасать должны! Блин… Нагло так орали, прям пляски какие‑то вокруг нас устроили…
— Ни хрена себе! И что?
— Что, что… Самых крикливых тут же и пристрелили, кто ближе к нам кривлялся, тем по зубам двинули, остальные исчезли. Вот честно, только что стояли и визжали, вдруг — раз! — и никого нет. Ну и потом едва нас видели, сразу прятались. Ну точно, не люди, а… — Злобин так и не нашел подходящего слова и только состроил презрительную гримасу. — Да… Вот такая у нас была высадка. Ощущение, как будто дерьма обожрался. Вы‑то что скажете, отец Афанасий? — штабс–капитан наконец обратил внимание на священника.
Тот вынул из кармана плоскую стальную фляжку и протянул Злобину.
— Два глотка и иди спать, — слова священнослужителя прозвучали приказом. — Если что, скажешь, я велел. Проспишься — приходи, поговорим.
Послушно глотнув, десантник вернул фляжку священнику, встал, коротко кивнул остающимся и отправился на выход.
— Строго вы с ним, — сказал Корнев, дождавшись, пока десантник отойдет подальше и не сможет его услышать.
— Ничего. Ему и вправду лучше сейчас проспаться. Но тебе, сын мой, тоже хочется услышать, что я сказал бы капитану?
Корнев про себя решил, что отец Афанасий наверняка сам в прошлом офицер, причем в немалом чине. Командирский голос и сокращение чина с повышением — такому вне армии не научишься. Да и если научишься, то все равно будет видно, что в привычку не вошло. А тут…
— И я тебя помню только в лицо, — добавил священник. — Имя назови свое.
— Роман. Поручик Корнев, восьмой истребительный авиаполк.
— Я смотрю, ты тоже после рассказа капитана как дерьма обожрался?
— Ну не так чтобы обожрался, — кривовато усмехнулся Корнев, — но какой‑то неприятный осадок есть. Как‑то все… Не знаю даже. Вот капитан говорил, что с живыми людьми так нельзя… Честно говоря, о работе десантников я представление имею, поэтому слышать такое от десантного офицера было удивительно. Но ведь действительно, нельзя. А с другой стороны, они же извращенцы. И детей тоже извращенцами растили. То есть по заслугам же получили?
— Это хорошо, сын мой, что удивительно, — с одобрением сказал отец Афанасий. — Раз можешь удивляться, значит, душою не зачерствел. А про остальное…
Священник задумчиво потер рукой левую щеку и едва заметно улыбнулся, как будто вспомнил что‑то приятное.
— Вот ты говоришь, по заслугам. Это и так, и не так. Господь всем и каждому дал свободу воли. Каждый волен сам выбирать для себя, что считать хорошим, что плохим. Только свобода с выбором просто так не даются. Сделав выбор, человек и участь души своей бессмертной выбирает. И если выбор этот делается на погибель души, то так на погибель человек и идет. А дети там выбор не делали. Выбор сделали за них, так что они не грешники и не извращенцы, а жертвы. Дважды жертвы — в руках извращенцев и в руках убийц. И я молюсь Господу, чтобы принял Он их во царствии Своем. И капитан, конечно, прав — надо выяснить, кто этих детей туда отправил. А что с людьми так нельзя… Ты вот подумай: а может, за то, что они еще в земной своей жизни муки адские принимали, и будет им хотя бы малая милость от Господа? Пути Господни неисповедимы, нам того знать не дано. Раз Бог попустил такое, значит, есть для чего. Для того, может, чтобы грешники эти пусть и перед самой смертью осознали всю мерзость своих грехов и искренне, от всей души, воззвали к Господу о прощении.
23
«Песчанка» — жаргонное название специализированного армейского камуфляжного обмундирования для безлесной местности с жарким климатом.