Левка хихикнул и похлопал по спине притихшего Степу.
— Эдисон! — шепот Левки осекся от восторга. — Понимаешь? Ого! Голова! Это, брат, тебе не наши живодеры. Там они уже кости пересаживают, отпилят с ноги живую кость и пересаживают куда хочешь. — Левка перевел дух. — Про мясо не говорю. Одному солдату раз пулей нос оторвало. Так ты что думаешь? Хе! Взяли большой палец с ноги и пересадили. Ну да, сам читал! А вот если у тебя разбита челюсть, можно исправить пересадкой кости. А еще лучше — протез, из пальмы делают, крепче даже всякой кости! И фарфоровые зубы — ну прямо настоящие!..
Степа уперся неожиданно отвердевшими руками в грудь Левки и резко рванулся. В испуге откинулся прочь Левка.
— Все ты врешь, врешь, врешь! — задохся от злобы Степа.
Он отхаркнулся и перешел с шепота на голос, презрительно засипел:
— Какая там твоя Америка! Разве там не буржуи сидят? Станут они тебе сочувствовать, как же! И ничего ты не читал, все врешь!..
— Степа, странный ты человек… ведь Красный Крест…
— Да не-ет! На б-бога ты меня не возьмешь. На б-бога теперь меня не взять, — со злостью повторял Степа, как бы смакуя это слово. — Ученый я теперь, однова нажегся, хватит. Америку ты мне не хвали. — И, со стоном схватившись за голову, закачался опять Степа. Выдавил ненавистно: — Уй-ди!
— Как хочешь, Степа.
— Уй-ди ты, говорю!
Левка вздохнул и пошел на свою кровать.
С рассветом рано просыпался Семенов. Он долго и порядливо убирал койку; осталось это еще с довоенных пор, от учебной команды. Крепкой ладонью проводил он по одеялу, выглаживая складки, взбил и тщательно расправил уши большой, в розовой наволоке подушки.
С укоризной осмотрел измятую кровать Левки, уже сидевшего за чайником. Заворчал:
— Как встал — так и за стол. Дисциплинки не вижу. Раньше бы тебе за это парочку хороших нарядов.
— Пст!.. Пст!.. — Левка с ужимками показывал на спящего Степу. И добавил сердитым шепотом: — Ночь не спавши, да еще кровать убирать, чтоб я сдох!
— Что, опять? — Семенов подошел на цыпочках к Левке.
Левка охватил свою голову руками и закачался:
— Мм… Вот так! Всю ночь, Семенов! И я тут мучился с ним, как проклятый.
Оба они долго смотрели на Степу, маленького, скрюченного, вздрагивавшего в коротком сне худыми коленками.
На кухне прорвался хохот. Став на цыпочки и загребая руками, Семенов вперевалку двинулся туда. Цыкнул на усевшихся вокруг плиты солдат:
— Тише вы! Степа спит!
В розовом домике сразу стало тихо.
VIII
До обеда штабные обычно пропадали в парке. Бесцельно сновали из аллеи в аллею, стараясь держаться дальше друг от друга: осточертели «эти» разговоры.
В особенности боялись все встреч с «куриным генералом». Завидев впереди его желтый кителек, офицеры сворачивали в сторону или отстаивались за деревьями.
При нечаянных встречах выработалось у штабных шутливое обыкновение «цукать» младшего чином, как на солдатских занятиях «словесностью».
— Господин поручик!
— Я, господин капитан.
— Ответьте мне: что есть сознательная революционная дисциплина?
— Мм… не могу знать.
— А, не знаете! Так я и думал. Надо подтянуться. К следующему разу приготовиться! Идите!
Сохраняя на лицах серьезность, встретившиеся церемонно брали под козырек и расходились. При следующей встрече:
— Итак, что вы можете сказать насчет отмены смертной казни?
— Смертная казнь отменена, но есть наказание худшее смерти: это — позор.
— Это какой же вам идиёт…
— Но это точные слова господина верховного главнокомандующего, Александра Федорыча!
— Благодарю вас, поручик. Вы мне больше не нужны.
Весело ухмыляясь, поручик и капитан расходились до новой встречи. Так продолжалось это бездельное кружение в аллеях «до сковороды».
Тогда стягивались все поодиночке с разных сторон к старому дому, чтобы после обеда снова скрыться в парке. В эти кованые деньки истекающей осени никому не сиделось в затихшем доме.
Терялись опять где-то в дальних, заглохших углах за костелом — парк всегда казался безлюдным.
Вот почему в это утро прапорщик Вильде, выйдя на террасу, был немало удивлен, завидев в главной аллее возбужденную толпу офицеров.
Впереди враскачку шел штабс-капитан Космачев. Он похлестывал себя по сапогам плеткой и о чем-то громко рассказывал.
Вильде подождал, пока офицеры подошли ближе, и весело взмахнул сапожной щеткой: