Среда, 6 августа.
В этот день мы зашли в Хонингсвог — Медовую бухту, — чтобы отправить последние письма, а в десять часов вечера уже были в открытом море, держа курс на восток, прямо на Вайгач. Мы рассчитывали пройти через пролив Югорский Шар.
Было опять пасмурно, дул холодный северо-восточный ветер, который иногда менял направление на восточное. Море волновалось, и то и дело нос «Корректа», неумолимо продвигавшегося на восток, заливало волной.
В этих краях не так уж и «людно», и мы, после того как покинули Хонингсвог, встретили за весь день только одно-единственное судно — четырёхмачтовый парусник из Архангельска.
С тех пор не встречалось нам более ни одного живого существа над волнующейся свинцовой поверхностью моря, кроме обычных чаек, буревестников, да ещё изредка проносились короткохвостые поморники, которые, подобно соколам, молнией бросались на чаек, когда вытаскивали из волн добычу. Жалобный стон обиженной птицы громко раздавался в морской тишине, она изо всех старалась спастись от нападавшего, бросаясь из стороны в сторону, но поморник легко настигал добычу и успевал схватить выпавшую из клюва чайки рыбу почти у самой воды. А затем обе птицы спокойно разлетались каждая в свою сторону.
Пятница, 8 августа.
На второй день отплытия из Хонингсвога мы по-прежнему встречали большие стаи чаек. Мы находимся около 74°45’ северной широты, приблизительно напротив горла Белого моря и мыса Канин Нос. Такое количество птиц говорит о том, что здесь явно есть всякая морская мелочь, а быть может, и рыба.
Но вода в Белом море очень холодна, а потому поголовье рыбы тут нестабильно и всё время меняется. Вероятно, тут течёт одно из ответвлений Гольфстрима, на восток вокруг Нордкапа. Я назвал его Нордкапским течением. Оно идёт вдоль наиболее низкой банки[16], которая тянется к северу от материка и над которой мы сейчас проплываем.
По моему мнению, дно Баренцева моря до самого Шпицбергена и земли Франца-Иосифа на севере нужно считать частью Европейского материка. Когда-то давно оно было сушей, по которой текли многочисленные бурные реки, которые прорывали свои русла, а между ними простирались обширные и неширокие возвышенности. Сдвигавшиеся постепенно ледники своим весом «сглаживали» эти возвышенности, а с течением времени и вовсе эту часть материка затопило море, которое сейчас перекатывает бесконечные волны над потерянной сушей.
Мы очень волнуемся, как пойдёт наше продвижение дальше на восток. Когда мы собираемся за столом в кают-компании, то тут же обсуждаем перспективы нашего путешествия — легко ли будет прорываться сквозь льды и как быстро мы сможем дойти до устья Енисея. Заключается пари — Лид поспорил с Лорис-Меликовым, что мы доберёмся до устья не позднее четверга 14 августа.
Лоцман Юхансен верит, что это путешествие будет удачным. Старая гадалка в Тромсё перед самым отплытием предсказала ему счастливый исход дела, но предупредила, что по пути нас ждут два серьёзных испытания. А эта гадалка никогда не ошибается, уверял нас лоцман. И ещё к тому же она предсказала ему дополнительную большую денежную награду, и он всё время прикидывал, каким же это образом может ему так подфартить. И тут Лид, этакий Нимрод[17] нашего времени, сгорающий от желания убить медведя, пообещал 50 крон тому, кто высмотрит зверя. И тут Юхансен нашёл ответ на мучивший его вопрос, потому что у него были все шансы, когда мы войдём во льды, заметить медведя, сидя в бочке и обозревая окрестности в бинокль.
Говорили мы о льдах, которые чуть было не затёрли пароход с Печоры, но я не думал, что они могут представлять для нас угрозу, потому что состояние льда там никак не связано со льдами Карского моря. Наверняка тот пароход попал в объятия льда, двигавшегося к северу от западного берега острова Вайгач.
Суббота, 9 августа.
По-прежнему с востока дует свежий ветер, так что вероятность встретить на востоке лёд для нас ничтожна мала.
В одиннадцать вечера этого дня мы заплыли так далеко, что наш телеграфист попытался выйти на связь со станцией на берегу пролива Югорский Шар. Динамо-машина загудела, сначала тихо, а потом всё сильнее и сильнее, во тьму ночи улетали один из другим жалобные призывы. Затем установилась тишина, и телеграфист вслушался, не раздастся ли ответ. Ответа не было. Динамо-машина вновь загудела, и во тьму полетели новые призывы. Но в ответ — опять тишина. Раз за разом повторял попытки телеграфист, но безуспешно.
16
17